– Еще было, помнится, двое. Один худощавый смуглый француз – или сириец. А другой – старик, по-моему, перс.

– Коммивояжер достал револьвер, вы не дали ему выстрелить, и Кармайкл ушел – как?

– Сначала он повернул к двери консульского кабинета, это в противоположном конце коридора, выходящего в сад…

– Знаю, – прервала его Виктория. – Я там два дня жила. Вы как раз тогда только уехали, а я приехала.

– Вот как? – Он опять внимательно посмотрел на нее, но она даже не заметила. У нее перед глазами был длинный коридор в консульстве, в конце коридора – открытая дверь, и за дверью – зелень и солнце.

– Ну, и вот. Кармайкл сначала направился туда. А потом вдруг резко повернулся, бросился в обратную сторону и выскочил на улицу. Больше я его не видел.

– А что коммивояжер?

Ричард пожал плечами.

– Помнится, нес потом что-то несусветное, якобы накануне ночью был избит и ограблен одним арабом, а потом в консульстве ему померещилось, будто это – тот самый грабитель. Подробностей не знаю, я улетел в Кувейт.

– А кто при вас жил в консульстве?

– Один служащий нефтяной компании по фамилии Кросби. И больше никого. Ах нет, был еще кто-то из Багдада, но я его не видел. И фамилии не помню.

Кросби, вспомнила Виктория. Капитан Кросби. Такой низенький, приземистый человечек. Говорит отрывисто. Заурядный, звезд с неба не хватает, просто добрый старый служака. В ту ночь в Багдаде, когда Кармайкл явился в отель «Тио», Кросби тоже там был. Можно ли предположить, что это его силуэт на фоне залитого солнцем сада заставил Кармайкла вдруг повернуть назад и выбежать на улицу, так и не побывав у консула?

Виктория вся ушла в свои мысли и даже вздрогнула виновато, когда, подняв глаза, встретила пристальный, внимательный взгляд Ричарда.

– Зачем вам нужно все это знать? – спросил он.

– Мне интересно.

– Больше вопросов нет?

Виктория спросила:

– Вы не знаете никого по имени Лефарж?

– Н-нет как будто бы. Это мужчина или женщина?

– Не знаю.

Она снова задумалась о Кросби. Кросби – Люцифер? Можно ли тут поставить знак равенства?

Вечером, когда Виктория простилась и ушла спать, Ричард сказал профессору Понсфуту Джонсу:

– Нельзя ли мне взглянуть на письмо Эмерсона? Я хочу знать точно, что именно он пишет об этой девушке.

– Ну, конечно, мой друг, конечно. Оно тут где-то валяется. Помню, я делал записи на обороте. Он очень хорошо отзывается о Веронике, если я не ошибаюсь, пишет, что она с головой ушла в науку. По-моему, она милая девушка, чрезвычайно милая. И какая мужественная – с полным спокойствием отнеслась к пропаже своего багажа. Любая другая на ее месте стала бы требовать, чтобы ее завтра же отвезли на автомобиле в Багдад для пополнения гардероба. А эта – молодчина. Кстати, при каких обстоятельствах, вы говорили, у нее пропал багаж?

– Ее усыпили хлороформом, похитили и заперли в деревенском доме, – бесстрастно перечислил Ричард.

– Да-да, вспоминаю, как же. Вы мне рассказывали. Абсолютно неправдоподобная история. Что-то она мне напоминает… но что?.. ах да, случай с Элизабет Кэннинг. Помните, что она наплела после того, как пропадала целых две недели? Совершенно концы с концами у нее не вязались. Что-то насчет цыган, если я не путаю.

Притом она такая дурнушка, что заподозрить участие мужчины в ее случае не было ни малейших оснований. А вот наша Виктория-Вероника – никак не запомню ее имя – удивительно миловидное создание. И тут наличие мужчины вполне вероятно.

– Она была бы еще миловиднее, если бы не красила волосы, – сухо сказал Ричард.

– Она красит волосы? Неужели? Смотрите-ка, вы, оказывается, разбираетесь в таких вещах.

– Так можно мне посмотреть письмо Эмерсона, сэр?

– Ну, разумеется, разумеется – я, правда, хоть убейте, не помню, куда его сунул, – но можете поискать где хотите: я сам заинтересован в его обнаружении из-за тех записей, что я сделал на обороте, – я еще зарисовал там бусину из скрученной проволоки.

Глава 20

На следующий день только вернулись с обеда, как профессор Понсфут Джонс прямо крякнул от досады – потому что до его слуха донесся отдаленный стрекот едущего автомобиля. А вскоре можно было уже и глазами различить с вершины теля, как он приближается, петляя по пустыне.

– Посетители, – гневно произнес профессор. – Как раз в самый неподходящий момент. Только собрались крыть нитроцеллюлозой ту раскрашенную розетку на северо-восточной стене! И обязательно должны были явиться какие-то идиоты из Багдада, изволь поддерживать с ними светские разговоры и водить их по всем раскопам.

– А вот тут-то и можно воспользоваться услугами Виктории, – сказал Ричард. – Слышите, Виктория? Вам лично поручается провести экскурсию и беседу.

– Но я могу что-нибудь не то сказать, – усомнилась Виктория. – Вы же знаете, я еще совсем плохо тут во всем разбираюсь.

– По-моему, вы многому научились, – любезно возразил Ричард. – Ваши давешние замечания касательно плоско-выпуклых кирпичей звучали прямо как дословные цитаты из учебника Делонгаза.

Виктория слегка побледнела и решила впредь осмотрительней демонстрировать эрудицию. Этот недоумевающий взгляд сквозь толстые стекла, иногда от него оторопь берет.

– Хорошо, я сделаю что смогу, – кротко согласилась она.

– Мы на вас взваливаем всю черную работу, – сказал Ричард.

Виктория очаровательно улыбнулась.

Она сама удивлялась тому, сколько всего успела сделать за эту неделю. Фильтруя воду сквозь слой ваты, она проявляла фотографические пластинки при свете красного фонаря, в котором свечка в самый ответственный момент норовила погаснуть. Столом ей служил ящик из-под оборудования, такой низкий, что приходилось либо сгибаться в три погибели, либо становиться на колени; а сам темный чулан, как остроумно заметил Ричард, походил на тесное узилище в средневековом замке. В следующем сезоне оснащение будет гораздо лучше, заверил Викторию профессор Понсфут Джонс, но сейчас приходится все деньги, до последнего пенни, пустить на плату рабочим – прежде всего нужно получить результаты.

Корзинки, загруженные глиняными черепками, сначала смешили ее (что она, конечно, тщательно скрывала). Эти горы грубых обломков – кому они могут быть нужны?

Но потом она научилась подбирать черепки с совпадающими краями, склеивать их и аккуратно укладывать в коробки с песком. И ей стало интересно. Вскоре она уже различала черепки разных типов и очертаний. И начала понемногу задумываться над тем, что это были за сосуды свыше трех тысяч лет назад и каким целям служили? Раскопки велись на участке с небольшими жилыми домишками, и Виктория представляла себе, как они выглядели, когда в них жили люди, представляла себе этих людей, их нужды, занятия, их имущество, их надежды и страхи. А поскольку воображение у нее было богатое, представить себе все это для нее не составляло труда. Когда в стене обнаружили вмазанный горшочек и в нем горсть золотых серег, она смотрела на него просто как зачарованная.

– Должно быть, приданое для дочери, – объяснил Ричард, глядя на нее с улыбкой.

Миски, наполненные зерном, золотые сережки, предназначенные в приданое, костяные иглы, ручные мельницы и ступки, фигурки, амулеты. Ежедневная жизнь простых, обыкновенных людей, обитавших здесь некогда, их заботы, их страхи и упования.

– Вот что меня и восхищает, – объясняла Виктория Ричарду. – Я ведь раньше думала, археология – это одни царские дворцы и усыпальницы, понимаете? Цари Вавилонские, – задумчиво повторила она. – А тут мне нравится, что это все – про обыкновенных людей, ну вроде меня. У меня тоже есть Святой Антоний,[123] он помогает находить вещи, которые потерялись, и фарфоровая свинка, это счастливый талисман. И замечательная миска, чтобы замешивать тесто, изнутри голубая, а снаружи белая. Она треснула, но когда я купила новую, оказалось, что это совсем не то. И я могу понять, почему эти люди так старательно заклеивали битумом свои любимые горшки и миски. В сущности, жизнь всюду одинаковая, правда? И тогда и теперь.

На эти же темы Виктория размышляла и теперь, рассматривая двух мужчин, которые поднимались к ним на вершину теля. Ричард двинулся по склону им навстречу. Виктория пошла следом.

Оба гостя оказались французами, они путешествуют по Сирии и Ираку. И интересуются археологией. Обменялись любезными приветствиями, и Виктория повела их по раскопанному участку, четко отбарабанивая, как попугай, все данные, и разве что изредка, верная себе, кое-что добавляя лично от себя – для занимательности, как она считала.

Она обратила внимание на то, что один из гостей плохо выглядит и тащится за ней по раскопам безо всякого интереса. В конце концов он сказал, что просит у мадемуазель извинения, но он хотел бы пойти в дом. Ему с утра что-то неможется, а теперь вот на солнце совсем развезло.

Он побрел к зданию экспедиции, а его товарищ, понизив голос, пояснил, что у того – кишечная инфекция, «багдадский живот», так это здесь, кажется, называется, и зря он вообще сегодня поехал.

Экскурсия подошла к концу, но француз еще на какое-то время задержал Викторию, задавая вопросы. Наконец они спустились, и тут профессор Понсфут Джонс с героическим радушием пригласил гостей перед отъездом выпить чаю.

Однако француз его приглашение вежливо отклонил. Им необходимо ехать, пока не стемнело, объяснил он, иначе они не смогут найти дорогу. Ричард Бейкер поспешил его поддержать. Больного друга вывели из дома, и автомобиль на полной скорости унесся прочь.

– Это только цветочки, я думаю, – проворчал профессор. – Теперь будут гости каждый божий день.

И, отломив толстый край арабской лепешки, он густо намазал его абрикосовым джемом.

После чая Ричард пошел к себе. Ему надо было ответить на несколько писем и несколько написать самому, перед завтрашней поездкой в Багдад.

Внезапно он нахмурил брови. Хотя он отнюдь не выглядел педантом и аккуратистом, тем не менее он – на свой лад – всегда содержал одежду и бумаги в строго определенном, неизменном порядке. И теперь сразу заметил, что во всех ящиках кто-то рылся. Не слуги, в этом он был уверен. Значит, один из посетителей, тот, что под предлогом недомогания спустился в дом, воспользовался этой возможностью, чтобы хладнокровно перебрать все его вещи. Однако ничего не пропало, он в этом удостоверился прежде всего. И деньги целы. «Что же тогда искали?» – думал он. Лицо его помрачнело.