В отчаянии я обратилась к своему домашнему оракулу:

— Розалинда, как ты посмотришь на то, что я снова выйду замуж?

— Ну что ж, я ожидала, что когда-нибудь это случится, — ответила Розалинда с видом человека, который привык всегда учитывать любые возможности. — Считаю это вполне естественным.

— Да, наверное…

— Мне бы только не хотелось, чтобы ты выходила за полковника Р., — задумчиво продолжала она.

Я удивилась, потому что полковник Р. всегда суетился вокруг Розалинды, и мне казалось, что ей нравится играть с ним в игры, которые он для нее придумывал.

Я упомянула Макса.

— По-моему, это лучше всего, — откликнулась Розалинда. — Нет, правда, будет очень хорошо, если ты выйдешь за него. — И прибавила: — Мы могли бы завести свою лодку. Он, кажется, неплохо играет в теннис? Мы будем с ним играть. И он может быть во многом полезен. — Она перечисляла достоинства Макса сугубо со своей, утилитарной точки зрения с предельной искренностью. — И Питер его любит, — прибавила она последний, главный аргумент.

Тем не менее то лето было одним из самых трудных в моей жизни. Один за другим все восставали против моего замужества. Хотя на самом деле, в глубине души, это лишь придавало мне уверенности. Сестра была категорически против: разница в возрасте! Даже в голосе моего зятя Джеймса звучало предостережение.

— А ты не думаешь, — сказал он, — что принимаешь решение под обаянием… э… той жизни, которая тебе так понравилась, жизни археологов? Что тебе просто было хорошо в Уре, у Byли. Быть может, поэтому твои чувства кажутся тебе такими теплыми?

Но я знала, что это не так.

— Конечно, это твое личное дело, — мягко добавил он.

Милая Москитик, разумеется, вовсе не считала, что это мое личное дело, она была уверена, что это ее дело — оберечь меня от опрометчивого шага. Лишь Карло, моя дорогая, добрая Карло, и ее сестра были мне опорой. Они поддерживали меня, хотя, догадываюсь, лишь из преданности. На самом деле и они, вероятно, думали, что я совершаю досадную ошибку, но ни разу об этом не обмолвились, потому что не в их правилах было вмешиваться в чужие дела. Наверное, они сожалели, что я не выбрала симпатичного сорокадвухлетнего полковника, но раз я приняла другое решение, что ж, они встали на мою сторону.

Наконец я сообщила новость супругам Вули. Они, как мне показалось, обрадовались. Лен, во всяком случае. Кэтрин, как всегда, понять было труднее.

— Только вы не должны выходить за него замуж раньше, чем через два года, — сказала она.

— Два года?! — испуганно переспросила я.

— Да, иначе это его погубит.

— Но мне кажется, это глупо. Я и так намного старше его. Какой смысл ждать, пока я состарюсь еще больше?

— Я думаю, для него это будет вредно, — ответила Кэтрин. — Очень вредно, если он в его возрасте возомнит, что может получить сразу все, что пожелает. Ему полезнее будет подождать — пройти испытательный срок.

С этим я согласиться не могла. Такая точка зрения казалась мне суровой и пуританской.

Максу я заявила, что считаю ошибкой с его стороны намерение жениться на мне и предложила еще раз хорошенько все взвесить.

— А что, ты думаешь, я делал последние три месяца? — ответил он. — Я все время об этом думал, пока жил во Франции, и решил: снова увижу ее — станет ясно, придумал я все это или нет. Оказалось — нет. Ты была такой, какой я помнил тебя, такой же желанной.

— Это страшный риск.

— Для меня — нет. Можешь считать, что рискуешь ты. Но разве нельзя рискнуть? Если не рисковать, ничего и не получишь.

С этим нельзя было не согласиться. Я никогда не действовала, исходя только из соображений здравого смысла. Его слова успокоили меня: что ж, пусть я рискую, но рискнуть стоит, чтобы обрести человека, который сделает меня счастливой. Мне будет жаль, если ошибется он, но, в конце концов, это его решение и он принял его сознательно. Я постановила ждать шесть месяцев. Макс не видел в этом смысла. «К тому же, — добавил он, мне нужно снова ехать за границу, в Ур. Думаю, мы должны пожениться в сентябре». Я поговорила с Карло, и мы составили план.

Вокруг меня было столько шума, и я так страдала от этого, что хотела сохранить все в тайне, насколько возможно. Было решено, что Карло и Мэри Фишер, Розалинда и я отправимся на остров Скай недели на три. Оглашение о предстоящем браке можно сделать там, а обвенчаться скромно в соборе святого Коломба в Эдинбурге.

Затем я повезла Макса к Москитику и Джеймсу — Джеймс смирился, но был печален, Москитик всеми силами старалась расстроить наш брак.

Однажды я и сама оказалась близка к тому, чтобы его расстроить. Мы ехали в поезде, и Макс, внимательней, чем обычно, слушая рассказ о моих родственниках, вдруг сказал:

— Джеймс Уоттс? Я учился в Новом колледже с неким Джеком Уоттсом. Это не сын твоего Уоттса? Потрясающий был артист — замечательно всех изображал.

Меня покоробило при мысли, что Макс и мой племянник — ровесники. Наш брак показался мне невозможным.

— Ты слишком молод, — сказала я в отчаянии. — Ты слишком молод!

На сей раз Макс встревожился не на шутку.

— Вовсе нет, — сказал он, — просто я поступил в университет довольно рано, и все мои друзья были такими серьезными; я вовсе не состоял в веселой компании Джека Уоттса.

Но сомнения не покидали меня.

Москитик из кожи вон лезла, чтобы отговорить Макса от женитьбы, и я испугалась, что он невзлюбит ее, но случилось наоборот. Он понял, что она очень искренна и от всей души желает мне счастья. «И вообще она такая забавная», — сказал он. Все находили мою сестру забавной. «Дорогой Москитик, — говорил, бывало, мой племянник Джек своей матери, — я тебя очень люблю, ты такая забавная и такая милая». Это очень точное определение.

Визит закончился тем, что Москитик, рыдая, удалилась, а Джеймс стал сердечно утешать меня. Хорошо еще, что моего племянника Джека не было дома — он мог расстроить все планы.

— Конечно, я с самого начала знал, что ты твердо решила выйти за него замуж, — сказал мне зять. — И знаю, что своих решений ты не меняешь.

— О, Джимми, ничего ты не знаешь. Я весь день только и делаю, что меняю решения.

— Но не по существу. Однако я надеюсь, что все будет xopошо. — Это не то, что выбрал бы для тебя я, но ты всегда была благоразумна, а он мне кажется молодым человеком с будущим.

Я так любила милого Джеймса — он был необыкновенно терпим и кроток.

— Не обращай внимания на Москитика, — сказал он. — Tы же знаешь ее — когда все свершится, она станет вести себя совсем по-другому.

Тем временем мы всё держали в секрете.

Я спросила Москитика, приедет ли она в Эдинбург на наше венчание, она ответила, что лучше ей не ездить: «Я буду все время плакать и всех расстраивать». Я была ей искренне благодарна за это. Двое добрых, спокойных шотландских друзей станут мне надежной и достаточной опорой. Итак, я отправилась на Скай с ними и с Розалиндой.

Скай мне чрезвычайно понравился. Иногда, правда, хотелось, чтобы дождь шел не каждый день, но это был мелкий, моросящий дождь, который не очень и мешал. Мы бродили по вересковым зарослям, где чудесно пахнет мокрой землей и торфом.

Через пару дней после нашего приезда Розалинда привлекла всеобщее внимание в гостиничном ресторане одной репликой. Питера, который приехал с нами, разумеется, туда не брали, но как-то во время обеда Розалинда громко произнесла, обращаясь к Карло:

— Конечно же, Карло, Питер должен был бы стать твоим мужем, не правда ли? Ведь он спит с тобой.

Все постояльцы, преимущественно пожилые дамы, дружно обратили свои взоры на Карло.

Мне Розалинда тоже дала несколько советов по поводу будущего замужества:

— Знаешь, — сказала она, — когда ты выйдешь замуж за Макса, тебе придется спать с ним в одной постели.

— Я знаю, — ответила я.

— Знаю, что ты знаешь, ведь ты уже была замужем за папой, но, быть может, ты об этом не подумала?

Я заверила ее, что подумала обо всем.

Шли недели. Я гуляла по вересковым рощам, и иногда у меня случались приступы отчаяния при мысли, что я ломаю Максу жизнь.

Макс тем временем с головой был завален работой в Британском музее, кроме того, заканчивал рисунки археологических находок. В последнюю неделю накануне свадьбы, он рисовал каждый день до пяти часов утра. Я подозревала, что Кэтрин Вули заставляла Лена загружать его работой сверх всякой меры: она очень сердилась на меня за то, что я не захотела отложить нашу свадьбу.

Перед моим отъездом из Лондона Лен зашел ко мне явно чем-то смущенный — я не могла понять, что с ним.

— Видите ли, — сказал он наконец, запинаясь, — боюсь, у нас возникнут затруднения. Я имею в виду в Уре и Багдаде. То есть, понимаете, вы, наверное, не сможете поехать с нами в экспедицию. Дело в том, что там у нас нет лишнего места ни для кого, кроме членов экспедиции.

— Конечно, — ответила я, — я это хорошо понимаю — от меня там никакой пользы. Мы уже все обсудили. Макс конечно же и сам бы не поехал, но не считает возможным бросить вас накануне сезона, когда уже поздно искать замену.

— Я думаю… Я уверен… — Лен помолчал. — Я полагаю, что — ну, знаете, кому-то может показаться странным, если вы не приедете в Ур.

— Не понимаю, что здесь странного, — ответила я. — К тому же в конце сезона я приеду в Багдад.

— Да, конечно, тогда, надеюсь, вы проведете несколько дней в Уре.

— Значит, все в порядке? — подвела я итог.

— Да, но я думал… мы думали… то есть Кэтрин… конечно, мы оба считали…

— Да? — подстегнула я его.

— …Может быть, вам лучше не приезжать в Багдад — сейчас. То есть если вы приедете в Багдад вместе с Максом, а потом он отправится в Ур, а вы — домой, не кажется ли вам, что это будет выглядеть странно? То есть я не знаю, все ли одобрят это.

Во мне вдруг поднялось непреодолимое раздражение. Я не собиралась ехать в Ур, я бы никогда и не заговорила об этом, потому что не считала такую поездку возможной, но почему мне нельзя ехать в Багдад, если я того пожелаю?