– Разве я не говорил, что не желаю вас больше видеть? Что вы все крутитесь вокруг моего дома, как назойливая муха? Еще раз покажете здесь свой нос, и я буду считать себя вправе применить силу. Я вас пристрелю, сэр! Богом клянусь, я не шучу! А что касается вас, сэр, – тут он повернулся ко мне. – Вам я делаю то же самое предупреждение. Знаю я вас, ищеек. Займите-ка лучше свои знаменитые мозги чем-нибудь другим. Здесь вам нечего делать.

– Я не уйду до тех пор, – твердо сказал мой клиент, – пока не услышу от самого Годфри, что с ним все в порядке и что его никто не удерживает силой.

Наш негостеприимный хозяин позвонил в колокольчик.

– Ральф, – сказал он, – звоните в полицейский участок и попросите инспектора прислать двух констеблей. Скажите, что в дом вломились грабители.

– Минутку, – сказал я. – Мистер Додд, вы должны понимать, что полковник Эмсуорт прав и что мы не имеем права находиться в его доме без его согласия. Хотя, с другой стороны, он должен понимать, что ваши действия вызваны исключительно беспокойством о его сыне. Я надеюсь, что, если полковник Эмсуорт согласится уделить мне пять минут, я сумею убедить его переменить свой взгляд на эту ситуацию.

– Меня не так-то легко переубедить, – воскликнул старый солдат. – Ральф, сделайте то, что я велел вам. Какого дьявола вы ждете? Звоните в полицию!

– Этого не будет, – сказал я и прислонился спиной к двери. – Любое вмешательство полиции приведет к той катастрофе, которой вы так хотите избежать. – Я вырвал из записной книжки лист и написал на нем одно слово. – Это то, – сказал я, передавая его полковнику Эмсуорту, – что привело нас сюда.

Он посмотрел на запись, и с его лица исчезли все выражения, кроме одного – безмерного удивления.

– Как вы узнали? – тихо спросил он, бессильно опускаясь на стул.

– Моя работа в том и заключается, чтобы все знать.

Какое-то время он просидел в глубокой задумчивости, водя пальцами по торчащей бороде. Потом, очевидно, смирившись с неизбежным, махнул рукой.

– Что ж, если вы хотите увидеть Годфри, вы увидите его. Я не хотел этого, но вы не оставляете мне выбора. Ральф, передайте мистеру Годфри и мистеру Кенту, что через пять минут мы к ним зайдем.

Когда это время истекло, мы прошли по садовой дорожке к таинственному домику в глубине сада. У двери нас встречал невысокий бородатый человек, на лице которого было написано крайнее изумление.

– Это так неожиданно, полковник Эмсуорт, – сказал он. – Это ведь разрушит все наши планы.

– Я ничего не могу изменить, мистер Кент. Обстоятельства вынуждают нас пойти на это. Мистер Годфри готов принять нас?

– Да, он ждет.

Бородач развернулся и повел нас в большую, обставленную незатейливой мебелью гостиную. Там мы увидели стоящего у камина спиной к огню человека. При виде его мой клиент бросился вперед с распростертыми объятиями.

– Годфри, старина! Это ты!

Но человек жестом остановил его.

– Не прикасайся ко мне, Джимми. Держись на расстоянии. Да, можешь меня хорошенько рассмотреть. Я уже не похож на того бравого младшего капрала Эмсуорта из эскадрона Б, верно?

Поистине, внешность у него была необычайной. Было видно, что это действительно красивый молодой мужчина с ясными чертами лица, сильно загоревший под африканским солнцем, только вся его темная кожа была сплошь покрыта странными белыми пятнами.

– Вот почему я не принимаю посетителей, – сказал он. – Против тебя, Джимми я ничего не имею, но я не понимаю, что тут делает твой друг. Наверное, для этого есть какие-то причины, но я не скажу, что мне это приятно, Джимми.

– Я хотел убедиться, что с тобой все в порядке, Годфри. Я видел тебя, когда ты смотрел на меня через окно, и, знаешь, я бы не знал покоя, пока не разобрался бы, что к чему.

– Старина Ральф сказал мне, что ты приехал, и я не удержался, решил посмотреть на тебя. Я надеялся, что ты меня не заметишь, но потом мне пришлось убегать в свою берлогу. – Но что же, черт подери, все это значит?

– Да все очень просто, – сказал он, закуривая сигарету. – Помнишь тот утренний бой на Бауффельспройте рядом с Преторией, на Восточной железнодорожной ветке? Ты слышал, что меня тогда ранило?

– Слышал, но не знал подробностей.

– Я и еще двое наших оказались отрезанными от остальных. Если помнишь, местность там холмистая. Со мной были Симпсон (тот парень, которого мы называли Лысым Симпсоном) и Андерсон. Мы бы пробились из окружения, но буры вгрызлись в землю намертво. Моих товарищей убили, а я получил в плечо пулю из крупнокалиберной винтовки. Однако я сумел взобраться на коня и проскакать несколько миль, прежде чем выпал из седла без сознания.

Когда я пришел в себя, уже настал вечер. Мне было очень плохо, я чувствовал, что у меня совсем нет сил. С удивлением я увидел невдалеке дом. Довольно большой дом с широкими ступенями и множеством окон. Было чертовски холодно. Ты ведь помнишь, какой сковывающий, убийственный холод наступает там по вечерам, совершенно не похожий на наш трескучий приятный мороз? В общем, замерз я ужасно, и единственной моей надеждой на спасение было добраться до этого дома. Я с трудом встал и побрел к дому, почти не понимая, что делаю. Смутно помню, как поднялся по этим ступеням, прошел через распахнутую настежь дверь и оказался в просторной комнате с несколькими кроватями. На одну из них я и повалился. Кровать была не застелена, но меня тогда это меньше всего волновало. Я кое-как трясущимися руками стянул с себя одежду и забылся глубоким сном.

Когда я проснулся, было уже утро, но вместо того, чтобы почувствовать облегчение, я оказался в каком-то жутком кошмаре. Африканское солнце ярко светило в большие окна без штор, и каждую мелочь в этой огромной пустой спальне с выбеленными стенами можно было рассмотреть совершенно отчетливо. Прямо передо мной стоял маленький, похожий на карлика человек с огромной головой в форме луковицы, он нес какую-то околесицу на бурском и возбужденно размахивал страшными руками, которые показались мне похожими на две коричневые губки. За ним стояла небольшая группа людей, которых, кажется, очень забавляло происходящее, но, когда я посмотрел на них, меня словно обдало морозом. Ни один из них не походил на нормального человека. Их тела были искривлены, перекручены или раздуты. Страшнее всего звучал смех этих жутких существ.

Похоже, никто из них не говорил по-английски, но нужно было что-то делать, потому что карлик с огромной головой злился все больше и больше. Вопя, как дикий зверь, он вцепился в меня своими искореженными руками и стал стаскивать с кровати, не обращая внимания на то, что из моей раны тут же хлынула кровь. Этот маленький дьявол был силен, как бык, и я не знаю, что бы он со мной сделал, если бы на шум в комнату не вошел пожилой мужчина, который явно был там главным. Он прикрикнул по-бурски на карлика, и мой мучитель тут же отошел в сторону. Потом он повернулся и стал удивленно рассматривать меня.

– Как вы сюда попали? – наконец спросил он. – Подождите. Я вижу, вы совсем без сил, да еще и ранены. Плечо нужно обработать. Я – врач и могу помочь вам. Но, Бог мой, здесь вам грозит опасность куда большая, чем на поле боя. Вы ведь находитесь в лепрозории{73} и провели ночь в постели прокаженного.

Нужно ли что-нибудь еще говорить, Джимми. Оказалось, за день до этого этих несчастных эвакуировали на время, когда возникла угроза, что линия фронта сместится к ним. Потом, когда британцы продвинулись вперед, этот врач вернул их. Он мне сказал, что хоть сам и невосприимчив к этой болезни, ни за что не решился бы на то, что сделал я. Он поместил меня в отдельную комнату, как мог лечил, и через неделю я оказался в общем госпитале в Претории.

Теперь ты знаешь, какая трагедия произошла со мной. Мне очень хотелось надеяться, что мне повезло и зараза обошла меня стороной, но, когда я вернулся домой, на моем теле начали проявляться эти ужасные симптомы. Понимаешь, в какое положение я попал? Я жил в уединенном доме. У нас всего двое слуг, которым мы можем полностью доверять. Так что переселился я в этот отдельный домик, и мистер Кент, дав слово хранить все в тайне, согласился присматривать за мной. По крайней мере, это показалось нам приемлемым. Иначе мне грозила бы страшная жизнь среди незнакомых людей, без надежды на возвращение домой. Но чтобы о моей болезни никто не узнал, нужно было держать все в строгой тайне, потому что даже в этом тихом месте, вдалеке от всех, если бы хоть один человек узнал о моей болезни, меня бы тут же вырвали из дома и упекли в лепрозорий. Даже тебе, Джимми, даже тебе нельзя было рассказывать, что со мной случилось. Почему отец решился открыть мою тайну, я не понимаю.

Полковник Эмсуорт показал на меня.

– Вот этот джентльмен заставил меня сделать это, – он развернул листок бумаги, на котором я написал слово «Проказа». – Я подумал, раз уж он знает это, будет безопаснее позволить ему узнать все, чем держать в неведении.

– И вы совершенно правы, – сказал я. – Возможно, мое вмешательство принесет пользу. Пациента наблюдает только доктор Кент, верно? Могу я узнать, сэр, являетесь ли вы специалистом по заболеваниям такого характера, которые, насколько мне известно, по природе своей относятся к тропическим?

– Я знаю все, что положено знать образованному врачу, – с гордостью произнес он.

– Сэр, я не сомневаюсь в вашей компетенции, но уверен, вы согласитесь, что в подобном случае уместно услышать мнение другого специалиста. Вы этого не сделали, опасаясь, что вашего пациента изолируют.

– Все верно, – ответил за него полковник Эмсуорт.

– Я это предвидел, – сказал я, – и привез с собой друга, на которого можно всецело положиться. Однажды я оказал ему профессиональную услугу, и он готов помочь не как специалист, а скорее, как друг. Его зовут сэр Джеймс Сондерс.

Наверное, перспектива встречи с самим лордом Робертсом не вызвала бы у какого-нибудь младшего офицера большего удивления и радости, чем те, которые отразились на лице мистера Кента, когда он услышал это имя.