Следует делать серьёзные на психические травмы вследствие поражения и чрезмерных физических нагрузок, подобные тем, что перенёс Буллер. Что наше правительство сделало такие скидки, явствует из того факта, что он не был немедленно отозван. Но голые факты говорят, что мы имеем британского генерала во главе 25 000 человек, который советует другому генералу, стоящему во главе 12 000 человек лишь в двадцати километрах от него, сдаваться армии, по численности значительно уступающей общим британским силам; и только потому, что его один раз разбили, а он прекрасно знал, что ещё есть время доставить в Наталь силы хоть всей Империи и предотвратить столь ужасную катастрофу. Вот суть совета, данного Буллером, и отвергнутого Уайтом. В этот момент судьба не только Южной Африки, но и, полагаю, всей Империи зависела от решения старого солдата в Ледисмите, которому пришлось отражать предложения своего собственного генерала так же упорно, как атаки неприятеля. Он, кто остро нуждался в помощи и моральной поддержке, сам стал, как показывает его сообщение, опорой и надеждой. Это было жестокое испытание, и сэр Джорж Уайт прошёл его с честью, проявив верность и преданность. Он спас нас не только от страшной беды в настоящем, но и от горьких воспоминаний в будущем, которые, без сомнения, терзали бы всех нас ещё долгие годы.


Глава XII.

Чёрный час

Неделя с 10 по 17 декабря 1899 года была самой чёрной за всю жизнь нашего поколения и самой неудачной для британской армии в течение целого столетия. За короткий промежуток времени в семь дней мы проиграли, при всех оговорках или оправданиях, три самостоятельных сражения. По отдельности ни одно из этих поражений не имело особого значения, однако их общий эффект огромен, поскольку они были нанесены всем трём частям основных сил британской армии в Южной Африке. Потери составили примерно три тысячи человек и двенадцать орудий, а косвенный урон, в смысле ущерба нашему престижу, роста веры буров в свои силы и увеличения количества новобранцев в их рядах не поддаётся исчислению.

Читая материалы европейской прессы того времени, поразительно наблюдать, с какой радостью и глупым торжеством встречали эти наши неудачи. То, что подобным образом реагировали французские ежедневные газеты, неудивительно, поскольку наша история в значительной степени представляет собой противоборство с этой державой, и мы можем с удовлетворением принимать их неприязнь в качестве дани нашему успеху. Россия, как наименее прогрессивная из европейских стран, тоже испытывает естественную враждебность к образу мыслей, если не интересов, нашей державы, которая больше всех выступает за свободу личности и демократические институты. Такое же слабое оправдание можно дать и печатным органам Ватикана. Но как нам относиться к жестокой брани Германии, страны, чьим союзником мы являлись в течение столетий? Во времена Мальборо, когда Фридрих Великий переживал свои чёрные дни, в борьбе с Наполеоном, мы поддерживали немцев как братья по оружию. Точно так же, как австрийцев. Тем, что Наполеон в конце концов не стёр эти две страны с карты мира, они в огромной степени обязаны британским субсидиям и британской твёрдости. И тем не менее, именно эти страны самым резким образом отвернулись от нас в тот единственный момент новейшей истории, когда мы получили возможность увидеть, кто нам друг, а кто — недоброжелатель. Полагаю, больше никогда, ни под каким предлогом на подобных союзников не будет потрачена британская гинея и пролита кровь британского солдата или матроса. Политический урок этой войны состоит в том, что нам следует крепить свою мощь в рамках собственной империи, а все, кто в неё не входят, кроме наших братьев по крови в Америке, пусть идут своей дорогой и отражают удары судьбы без помощи или помех с нашей стороны. Удивительно было обнаружить, что даже американцы так плохо понимают народ, из которого вышли, что такие газеты, как «Нью-Йорк Геральд» смогли вообразить, будто наше поражение в Коленсо является для нас прекрасной возможностью закончить войну. Однако другие ведущие американские печатные издания более трезво оценили ситуацию и поняли: даже десять лет подобных поражений не истощат нашей решимости и наших ресурсов.

На британских островах и в империи в целом наши неудачи встретили со скорбной, но непреклонной решимостью довести войну до победного конца и пойти на любые необходимые жертвы. Кроме унижения наши неудачи приносили и некоторое скрытое чувство удовлетворения, потому что победы буров должны были, по крайней мере, доказать всем абсурдность точки зрения, будто сильный нападает на слабого. После поражений ощутимо уменьшилась оппозиция войне. Стало слишком нелепым даже для ораторов, стоящих на самых безрассудных платформах, утверждать, что бурам навязали войну, когда каждое новое известие показывало, насколько тщательно они подготовились к борьбе и как много нам ещё предстоит навёрстывать. Многие из тех, кто выступал против войны просто из спортивного азарта болеть за маленького против большого, начали понимать, что, учитывая географическое положение этих людей, особенности местности, количество и стойкость их сил, мы взялись за дело, которое потребует такого напряжения, какого нам ещё не приходилось испытывать. Когда в начале войны Киплинг пропел о «пятидесяти тысячах конницы и пехоты, отправляющихся в Тейбл-Бей», названное количество показалось чрезмерным. Теперь общественному мнению и в четыре раза большая цифра не представляется непомерной. И весь народ объединился в общем порыве. Их пугало только одно (и это часто и громко высказывалось), что парламент поведёт себя слишком осторожно и не посмеет потребовать достаточных жертв. Волна охватившего страну чувства была настолько сильной, что любой митинг за мир, вызвал возмущение. Единственная лондонская ежедневная газета, выступавшая против войны, поддалась общему настроению и была вынуждена изменить свою линию. В провинциях оппозиция тоже практически не выступала, а большие колонии были даже более единодушны, чем метрополия. Неудача объединила нас там, где успех мог вызвать моральное неприятие.

В общем, решимость нации отразилась в решительных действиях правительства. Ещё до того, как глубоководные кабели назвали нам имена погибших, были предприняты шаги, чтобы доказать всему миру, насколько велики наши скрытые резервы и как мы твёрды духом. 18 декабря, через два дня после Коленсо, для продолжения кампании были приняты следующие решения.


1. Поскольку генерал Буллер полностью занят в Натале, контроль и руководство кампанией в целом передаётся в руки лорда Робертса, с лордом Китчинером в качестве начальника его штаба (таким образом, знаменитые старый и молодой солдаты были вместе призваны на помощь отечеству).

2. Призвать всех оставшихся армейских резервистов.

3. 7-ю дивизию (10 000 человек) отправить в Африку, сформировать 8-ю дивизию и подготовить её к боевым действиям.

4. Отправить значительное артиллерийское пополнение, включая бригаду гаубиц.

5. Выслать за границу одиннадцать милицейских батальонов.

6. Послать мощный контингент добровольцев.

7. Направить кавалерийские силы территориальных частей.

8. Сформировать кавалерийский корпус, на усмотрение главнокомандующего в Южной Африке.

9. С благодарностью принимать патриотические предложения из колоний по предоставлению дополнительных контингентов.


Предполагалось, что, вследствие этих мер, от семидесяти до ста тысяч человек присоединятся к нашим южноафриканским армиям, которые уже насчитывали не менее ста тысяч.

Правда, одно дело — создавать пополнение на бумаге, и совсем другое — превратить эти планы в реальные полки и эскадроны в свободной стране, где не станут терпеть никакого насилия. Но если и был человек, сомневающийся в том, что наш древний народ все ещё носит в себе огонь своей юности, то его опасения очень скоро рассеялись. Потому что на эту далёкую войну, войну с нападающим из засады невидимым противником, вызвалось столько добровольцев, что власти испытывали затруднения от их количества и настойчивости. Вдохновляющее зрелище представляли собой эти длинные вереницы юношей в цилиндрах и сюртуках, которые ожидали своей очереди в военную канцелярию с такой страстью и беспокойством, как будто скудная еда, сон на земле и бурские пули — все, ради чего стоит жить. Особенно привлекала наших людей Имперская территориальная кавалерия, корпус всадников и стрелков. Многие умели держаться в седле, но не умели стрелять, другие хорошо стреляли, но не ездили верхом; большее количество соискателей отвергли, чем приняли, но, тем не менее, очень скоро восемь тысяч человек из всех сословий уже носили серые мундиры и патронташи. Эту уникальную и грозную часть собрали из всех районов Англии и Шотландии, в неё также вошёл контингент ирландских верховых охотников на лис. Аристократы и конюхи скакали рядом в шеренгах рядовых, а среди офицеров было много и знатных людей, и псарей. Хорошо вооружённая, с отличными лошадьми — лучшую часть для стоящей перед нами задачи трудно вообразить. Патриотическое чувство было настолько сильно, что сложился корпус, в который люди не только пришли с собственным вооружением, но и пожертвовали в военный фонд своё жалованье. Многие известные молодые люди впервые оправдали собственное существование. Из одного клуба, объединявшего особенно много jeunesse doree[34], на войну ушли триста членов.

Ожидая это далёкое, но необходимое пополнение, генералы в Африке могли рассчитывать на две дивизии — одна из которых уже фактически подходила, другая ещё находилась в море. Это были 5-я дивизия под командованием сэра Чарльза Уоррена и 6-я дивизия во главе с генералом Келли-Кенни. До подхода этих сил нашим трём армиям, совершенно очевидно, лучше всего было ждать, поскольку, если не возникнет острая потребность помочь осаждённым гарнизонам или реальная угроза осложнений в Европе, каждая проходящая неделя играла нам на руку. Поэтому в войне наступила долгая пауза, в течение которой Метуэн укрепил свои позиции на реке Моддер, Гатакр держался на своей в Стеркстрооме, а Буллер собрал силы для следующей попытки освободить Ледисмит. Единственную в это время последовательную серию операций осуществил генерал Френч в окрестностях Колесберга, её мы полно опишем позднее. Здесь можно кратко представить действия каждой из наших армий, пока период передышки не подошёл к концу.