Ночью 29 октября генерал Уайт выслал два своих лучших полка (Ирландский фузилерский и Глостерский) с 10-й батареей горной артиллерии, чтобы под покровом темноты занять и удерживать длинную гряду под названием Николсонс-Нек, лежащую примерно в десяти километрах севернее Ледисмита. Решив на следующий день дать сражение, он имел целью прикрыть своё левое крыло от частей Оранжевой Республики, которые ещё подтягивались с севера и запада, а также держать открытым проход, дав возможность кавалерии преследовать отступающих буров, в случае британской победы. Эта небольшая отдельная колонна насчитывала около тысячи человек — об их судьбе позже будет рассказано.

В пять часов утра 30 октября буры, уже обретя истинный талант поднимать тяжёлые артиллерийские орудия на самые сложные высоты, открыли огонь с одного из холмов севернее города. Прежде чем первый снаряд был выпущен, британские войска уже выступили из Ледисмита, чтобы проверить мощь захватчиков.

Армия Уайта была разделена на три колонны. На крайнем левом фланге, совершенно оторванный от других, находился небольшой отряд Николсон-Нека под командованием полковника Карлтона из фузилерского полка (один из трех доблестных братьев, каждый из которых командовал британским полком). С ним был майор Эйди. На правом британском фланге полковник Гримвуд командовал бригадой, состоящей из 1-го и 2-го батальонов полка Королевских стрелков, Лестерского и Ливерпульского полков и Королевского Дублинского полка. В центре под началом полковника Яна Гамильтона — Девонский, Гордонский, Манчестерский полки и 2-й батальон стрелковой бригады, выступивший на поле боя прямо с поезда, доставившего его из Дурбана. Шесть артиллерийских батарей сосредоточились в центре под командованием полковника Даунинга. Френч с кавалерией и конной пехотой находился на краю правого фланга, однако в этот день ему не предоставилось возможности использовать конные войска.

Позиция буров, насколько можно было видеть, являлась прочной. Её центр находился на одном из отрогов Сигнал-Хилл, примерно в пяти километрах от города. Здесь находились два сорокафунтовых и три других более лёгких орудия, однако с течением дня мощь бурской артиллерии увеличивалась как в количестве, так и в калибре. Их диспозиция практически не просматривалась. В западном направлении наблюдатель при помощи бинокля мог бы различить отдельные фигурки конных стрелков, скачущих по холмам то тут, то там, и, возможно, небольшие группки артиллеристов, стоящих возле своих орудий, или командиров, взирающих сверху на город, который им было суждено иметь перед глазами так долго. На серовато-коричневых равнинах перед городом время от времени сверкающие сталью длинные тонкие линии показывали, куда выдвигается пехота Гамильтона и Гримвуда. В прозрачном холодном воздухе африканского утра была различима каждая деталь, вплоть до далёкого дымка паровоза, преодолевающего тяжёлые подъёмы на дороге из Фрира, через мост в Коленсо на Ледисмит.

Последовавший сложный, хаотичный, скверный бой так же трудно описывать, как и, без сомнения, им руководить. Бурский фронт составлял примерно одиннадцать-тринадцать километров, по нему, как цепочки крепостей, шли холмы. Они создавали огромный полукруг, в его хорде наступали наши части. С этой позиции буры имели возможность поливать нас перекрёстным огнём, который с течением дня неуклонно становился все интенсивнее. С утра наши сорок два орудия (работая бешено, хотя и недостаточно точно, что, вероятно, объясняется ошибками рефракции, обычными в прозрачном воздухе вельда) сохраняли превосходство. Представляется, что нашему огню не хватало концентрации, и в отдельные моменты боя все британские батареи стреляли по разным пунктам бурского полукруга. Иногда почти на час орудия буров замолкали, но только для того, чтобы потом заработать с новой силой и такой точностью, что наше уважение к их подготовке заметно возросло. Огромные снаряды — самые большие, какие когда-либо обрушивались на поле боя, — выпускались с расстояния, недоступного для наших пятнадцатифунтовых орудий, и заволакивали британские батареи дымом и огнём. Одна, находившаяся на горе Пепворт, огромная пушка «крезо», стрелявшая 96-фунтовыми снарядами на шесть с половиной километров, и несколько 40-фунтовых гаубиц перевесили наши полевые орудия. И в тот же самый день, когда нам столь сурово преподнесли урок, какие тяжёлые пушки труд и воля могут вытащить на поле боя, мы также узнали, что наш противник (да будет это зафиксировано к стыду британского Управления вооружений) лучше знаком с современными разработками и может показать нам не только самые большие, но и самые маленькие из снарядов, использовавшиеся до сих пор. Хорошо бы на месте наших артиллеристов оказались ответственные чиновники, и им в лица засвистели дьявольские фунтовые снаряды, которые пулемёт «викерс-максим», как огромная дробилка, изрыгает непрерывной очередью!

Вплоть до семи часов наша пехота не продемонстрировала решительности в наступлении, поскольку, имея перед собой такой громадный рубеж и так много высот, занятых противником, трудно решить, куда двигаться, и не стоит ли превратить атаку в простую разведку боем. Однако вскоре после семи буры сами решили этот вопрос, энергично ударив по Гримвуду и правому флангу. Они, стреляя из полевых орудий, «максимов» и винтовок, быстро окружали последний. Из центральной колонны полк за полком отправляли на усиление правого фланга. Гордонцев, девонцев, манчестерцев и три батареи послали на освобождение Гримвуда, а 5-й уланский полк, действуя в качестве пехоты, помогал ему удержаться.

В девять часов наступило затишье, однако не вызывало сомнений, что свежие команде и дополнительные орудия непрерывно подтягиваются к линии огня. Бой начался снова с удвоенной силой, и три передовых батальона Гримвуда отступили, оставив гряду, после пяти часов обороны. Причиной отступления явилась не их неспособность далее держаться на своей позиции, а донесение, полученное сэром Джоржем Уайтом от полковника Нокса, командующего в Ледисмите, что враг, кажется, готовится штурмовать город с другой стороны. Пересекая открытое пространство в некотором беспорядке, они понесли тяжёлые потери, ставшие бы ещё более значительными, если бы 13-я батарея полевой артиллерии и следовавшая за ней на небольшом расстоянии 53-я, не бросились вперёд, стреляя шрапнелью, чтобы прикрыть отступление пехоты. Среди разрывов 96-фунтовых снарядов и треска маленьких дьявольских однофунтовиков, под перекрёстным ружейным огнём отважные батареи Эбди и Докинса развернули свои орудия и отстреливались направо и налево, вспыхивая ослепительным огнём посреди груд тел убитых солдат и лошадей. Огонь был настолько интенсивным, что орудия закрывала пыль, которую поднимали пулемётные очереди. Затем, когда работа была завершена и пехота перебралась за гряду, прикрывающие орудия развернулись и отправились за ней. Пало такое количество лошадей, что две пушки временно оставили, чтобы вернуться за ними потом, что и было успешно сделано благодаря отваге капитана Твайтса. Действия этих батарей явили собой один из немногих прекрасных моментов в не слишком блестящих успехов того дня. С поразительным хладнокровием и мужеством они помогали друг другу, отходя попеременно, после того, как мимо них прошла отступающая пехота. 21-я батарея (Блевитта) тоже отличилась стойкостью, прикрывая отступление кавалерии, а 42-я (Гоулбернса) понесла самые тяжёлые потери. В общем, слава, выпавшая в тот день на нашу долю, в основном принадлежала артиллеристам.

Уайт, надо полагать, теперь чувствовал неуверенность в своей позиции: было совершенно ясно, что единственный путь для него — отступать и сконцентрироваться на городе. Его левый фланг находился на высоте, а звуки отдалённого боя, доносившегося через восемь километров разбитой земли, были единственным поступившим от него донесением. Правый фланг отвели, но наибольшая опасность заключалась в развале центра, потому что там осталась только 2-я стрелковая бригада. Что произойдёт, если враг энергично атакует и ударит прямо на город? Это было более чем вероятно, поскольку бурская артиллерия уже продемонстрировала своё превосходство над нашей. Её грозный 96-фунтовик, абсолютно невредимый и находящийся вне зоны нашей досягаемости, метал свои огромные снаряды в скопления отступающих войск. Солдаты мало спали и практически не ели, и этот безответный огонь был суровым испытанием для отходящей армии. В подобных обстоятельствах отход мог очень скоро превратиться в беспорядочное бегство. Офицеры с некоторым опасением наблюдали, как их солдаты убыстряют шаг и через плечо оглядываются на вой снаряда. До дома все ещё оставалось несколько километров по открытой местности. Что можно было предпринять, чтобы облегчить их положение?

И в этот самый момент пришёл своевременный и неожиданный ответ. То облачко паровозного дыма, которое наблюдатель видел утром, становилось все яснее с приближением тяжёлого поезда, пыхтящего и поскрипывающего на скатах. Ещё до того, как состав вышел на подъездной путь к Ледисмиту, из него выпрыгнула толпа жизнерадостных бородатых парней. С незнакомыми морскими возгласами они вытаскивали и собирали длинные тонкие орудия и при помощи верёвки и троса закрепляли их на платформах. Лафеты были необычные, специально изобретённые капитаном Перси Скоттом; люди работали изо всех сил, чтобы ввести 12-фунтовые скорострельные орудия в действие. Вот наконец дело сделано, и длинные стволы поднялись под углом, обещавшем достать того исполина на холме у горизонта. Два из них вытянули свои любопытные шеи и обменялись репликами с большим «крезо». И тут усталые и подавленные британские войска услышали грохот, более оглушительный и резкий, чем издавали их полевые орудия, а на далёком холме, там, куда ударили снаряды, увидели клубы дыма и огня. Ещё залп, ещё и ещё — и больше их не беспокоили. Капитан Хедворт Лэмбтон и его люди спасли ситуацию. Нашёлся победитель и на эту грозную пушку, она не издала ни звука, пока покрытая пылью полевая армия не вернулась в Ледисмит, оставив позади три сотни своих бойцов. Это была слишком высокая цена, однако нас ждали другие беды, в свете которых утреннее отступление показалось несущественным.