— Я могу задать вопрос?

— Конечно.

— Как они узнали?

— Ледник был небольшой. В этом году тело Оберхаузера появилось на поверхности, когда растаял весенний снег. Труп нашли альпинисты. Его документы и все остальное сохранилось идеально. Семья опознала его. Потом нужно было только прокрутить события назад. Пули завершили дело.

— Но каким образом вы оказались с этим связаны?

— Деятельность сил МБ проходила по нашей… инстанции. Бумаги попали к нам. Я случайно увидел документ. У меня было немного свободного времени, и я попросил начальство поручить мне поиски человека, который это сделал.

— Почему?

Джеймс Бонд посмотрел майору Смайту прямо в глаза.

— Так случилось, что Оберхаузер был моим другом. До войны, когда мне не было еще и двадцати, он научил меня стоять на лыжах. Это был прекрасный человек. Он заменил мне отца, когда я в этом очень нуждался.

— Понимаю. — Майор Смайт отвернулся. — Я очень сожалею.

Джеймс Бонд встал.

— Я возвращаюсь в Кингстон. — Он поднял руку. — Не беспокойтесь, я найду дорогу к машине. — Он посмотрел на старика и произнес отрывисто, даже почти резко, как показалось майору Смайту, чтобы скрыть смущение: — Пройдет около недели, прежде чем за вами кого-нибудь пришлют.

Потом он прошел по лужайке, через дом, и майор Смайт услышал железное гудение стартера и шипение гравия под колесами на неухоженной подъездной дороге.


Майор Смайт, плавая в поисках добычи вдоль рифа, думал о том, что могли означать последние слова этого Бонда. Губы под маской раздвинулись в безрадостной улыбке, обнажив желтые зубы. Это очевидно. Все ясно, как божий день. Это просто очередная версия старой уловки, когда виновного в чем-то офицера оставляют наедине с револьвером. Если бы Бонд хотел, ему было достаточно позвонить губернатору. Явился бы кто-нибудь из офицеров Ямайского полка и взял майора Смайта под арест. Что ж, благородный поступок. Или… С самоубийством у него было бы гораздо меньше хлопот, не пришлось бы заниматься писаниной, да и денег налогоплательщиков потратили бы куда меньше.

Нужно ли проявить благодарность и избавить Бонда от лишних забот? Воссоединиться с Мэри в том месте, куда попадают самоубийцы? Или лучше все же пройти через все: унижение, скучные формальности, заголовки в газетах, тоску и уныние пожизненного заключения, которое неминуемо закончится третьим инфарктом? А может, стоит попытаться себя защитить? Сослаться на военное время, рассказать, что Оберхаузер на него напал и попытался сбежать? Представить все так, будто Оберхаузер, спасаясь от него, сам вывел его на золото. А он, бедный офицер отряда специального назначения, увидев такое богатство, просто не смог устоять против искушения оставить слитки себе.

Можно красивым жестом отдать себя на волю судей… Майор Смайт вдруг представил себя на суде. Офицерская выправка, медали на парадном синем мундире с алыми петлицами, который положено надевать офицерам на трибунал. (Надо бы проверить, не добралась ли до него моль в шкафу в пустой комнате, не отсырел ли. Луна этим займется.) Если погода не испортится, повисит день на солнце, проветрится. Нужно будет по нему хорошенько щеткой пройтись. При помощи корсета наверняка удастся вместить сорокадюймовую талию в сорокатрехдюймовые брюки, которые ему лет двадцать-тридцать назад сшили у «Гивз». Еще он представил себе статного адвоката, чином не меньше полковника, который будет защищать его на суде где-нибудь, возможно, в Чатеме. К тому же у него есть право подать апелляцию в вышестоящий суд. Да его дело вообще может прогреметь на всю страну!.. Он бы продал свою историю газетам, написал бы книгу…

Майор Смайт почувствовал, как его начинает охватывать возбуждение. Осторожно, парень! Осторожно! Вспомни, что врач, этот старый ощипанный петух, говорил. Он опустил ноги на дно и встал посреди танцующих волн северо-восточного течения, которое приносит на северное побережье блаженную прохладу до самого наступления жарких месяцев (август, сентябрь и октябрь) сезона ураганов. Скоро он выпьет пару порций розового джина, перекусит, а там — расслабленная сиеста, после которой он сможет подумать обо всем посерьезнее. А потом — к Арунделям на коктейль, да и Марчезисвы его приглашали на обед в клуб «Шоу Пар Бич». После этого — бридж, на большие ставки, и домой, где его ждут снотворное и кровать. Взбодрив себя мыслями о привычной рутине, он почувствовал, что черная тень Бонда отступила на задний план. Итак, скорпена, ау, ты где? Осьминожка ждет обед. Майор Смайт опустил голову и, сосредоточив мысли и взгляд, продолжил неторопливо плыть по неглубокой отмели вдоль кораллов, тянувшихся до увитых белой пеной рифов.

Почти сразу он увидел торчащие из глубокой расщелины под коралловым наростом два шипастых уса омара, вернее, его родственника, вест-индского лангуста, которые, медленно шевелясь, следили за его движением, за волнением воды, которое он вызывал. По размеру усов можно было судить, что это крупный экземпляр, фута на три или на четыре! Обычно во время таких встреч майор Смайт опускал ногу и слегка мутил песок перед норкой, выманивая омара, который, как известно, очень любопытное создание. Потом он нанизывал его на гарпун и забирал домой на обед. Но сегодня ему была нужна лишь одна добыча, он искал глазами лишь один силуэт — колючий изломанный силуэт скорпены. И через десять минут он увидел качающийся на белом песке комок водорослей, который был не просто качающимся комком водорослей. Он мягко опустил ноги на дно. Ядовитые шипы поднялись на спине рыбы. Рыба была крупная, такая может весить и три четверти фунта. Приготовив трезубец, он немного подался вперед. Теперь уже злые красные глаза наблюдали за ним. Он должен будет нанести один быстрый удар почти вертикально сверху, потому что иначе, как он знал по своему опыту, острые, как иглы, зубцы гарпуна почти наверняка соскользнут с роговых образований на голове страшилища. Он оторвал одну ступню от дна и стал медленно, очень медленно переносить ногу вперед, орудуя свободной рукой как плавником. Сейчас! Он наклонился вперед и вниз. Но скорпена почувствовала легчайшее волнение воды, вызванное приближающимся гарпуном. Взметнулся песок, рыба сорвалась с места, точно подпрыгнула, и пронеслась, почти как птица, рядом с животом майора Смайта.

Он выругался и развернулся кругом. Да, рыба сделала то, что так часто делают скорпены, — отплыла искать спасения к ближайшему поросшему водорослями камню, где, уверенная в своем превосходном камуфляже, замерла на дне. Майору Смайту осталось только проплыть несколько футов и нанести еще один удар, на этот раз более аккуратно. Рыба стала биться и извиваться на конце гарпуна.

От возбуждения и небольшой усталости на лбу майора Смайта выступил пот, и он снова почувствовал, как в груди просыпается старая боль, готовая сжать холодными когтями сердце. Он опустил ноги на дно и, проткнув рыбу насквозь, поднял ее, все еще отчаянно бьющую хвостом, над водой. Потом он медленно пошел обратно через лагуну и вышел на песок своего пляжа к деревянной скамейке под виноградом. Потом бросил гарпун с дергающейся добычей на песок и сел отдохнуть.

Примерно минут через пять майор Смайт почувствовал необычное онемение в области солнечного сплетения. Он случайно опустил взгляд вниз, и все его тело окоченело от ужаса и изумления. Участок загорелой кожи, величиной примерно с мячик для гольфа, сделался совершенно белым, посередине этого участка виднелись три параллельных царапинки, и на каждой царапине висела капелька крови. Майор Смайт машинально стер кровь рукой. Царапины были крошечными, как от булавки. Майор Смайт вспомнил стремительный полет скорпены и произнес вслух, с благоговейным страхом, но без злости в голосе:

— Гадина, ты все-таки достала меня. Все-таки достала.

Сидя неподвижно на скамейке и глядя на свое тело, он вспоминал, что было написано про уколы скорпены в книге, которую он как-то взял почитать в институте да так и не вернул, — «Опасные морские животные», американское издание. Он осторожно прикоснулся, а потом пощупал белое пятно вокруг царапинок. Все верно, кожа совершенно онемела, а теперь под ней почувствовалась пульсирующая боль. Очень скоро она превратится в нестерпимое жжение. Потом боль будет расходиться по всему телу и усилится настолько, что он бросится на песок и будет кричать и биться, пытаясь избавиться от нее. Его стошнит, и на губах выступит пена, потом наступит бредовое состояние с конвульсиями, пока он не потеряет сознание. После этого его слабое сердце не выдержит и наступит смерть. Если верить книге, все закончится через пятнадцать минут. Вот и все, что у него осталось, — пятнадцать минут жуткой агонии. Конечно, существуют лекарства: прокаин, антибиотики и антигистамины — если его сердце сможет их выдержать. Но они должны быть под рукой. Даже если он сумеет дойти до дома и позвонить доктору Каузаку, даже если предположить, что у того найдутся эти современные препараты, доктор сможет добраться до «Волн» не быстрее чем за час.

Первый приступ боли пронзил тело майора Смайта и заставил его сложиться пополам. За ним последовал еще один, потом еще и еще, распространяясь по конечностям и животу. Во рту у него появился сухой металлический привкус, губы начало покалывать. Он простонал и упал со скамейки. Хлопанье рыбьего хвоста по песку рядом с его головой напомнило ему о скорпене. На время спазмы прекратились, но все тело его как будто горело. Невыносимая боль словно бы прояснила ему голову. Как он мог забыть! Эксперимент! Как-то, как-нибудь нужно добраться до Осьминожки и отдать ему рыбу.

— Ох, Осьминожка, мой Осьминожка, это последний обед, который ты получишь.

Майор Смайт, бормоча эти слова, поднялся на четвереньки, нашел маску, кое-как, с трудом натянул ее на голову. Потом взял гарпун с нанизанной, все еще живой рыбой и, прижимая к животу свободную руку, пополз по песку к воде.

До кораллового убежища осьминога было пятьдесят ярдов мелководья, и майор Смайт, крича от боли в маску, передвигаясь почти все время на коленях, каким-то чудом сумел проделать этот путь. На подступах к кораллу, где становилось глубже, ему пришлось встать на ноги, и от боли он закачался взад-вперед. Наконец он дошел до нужного места и неимоверным усилием воли заставил себя не шататься, когда окунул голову, запуская в маску воду, чтобы промыть стекло, запотевшее от криков. Потом он осторожно наклонился и, капая кровью из прокушенной нижней губы, стал всматриваться в дом Осьминожки. Да. Коричневая масса все еще была внутри. Она возбужденно шевелилась. Почему? Майор Смайт увидел три красных облачка его крови, медленно опускающихся вниз. Ну конечно! Он чувствовал его кровь. Приступ боли, как копье, пронзил все его тело и заставил его сжаться. Он вдруг услышал, что говорит вслух: «Соберись, Декстер, старина! Ты должен накормить Осьминожку!» Он собрался и, держа гарпун почти за самый конец, опустил рыбу к норе, в которой уже были видны мечущиеся щупальца.