Однажды воскресным утром, когда Таня и Гарри лежали на кровати, пресытившись любовью, она попросила:

— Расскажи мне, пожалуйста, об ожерелье Эсмальди.

— Откуда ты о нем знаешь? — удивленно спросил Гарри. Он испытывал приятную расслабленность и сонливость.

— Я читала о нем. Оно очень красивое?

— Пожалуй… Да, очень.

— Она часто его надевала?

— Почти никогда. Оно лежит в сейфе. Честное слово, чертовски досадно, что у нее неподходящая наружность. На красивой женщине оно выглядело бы великолепно.

— А на мне?

Гарри приподнял голову и окинул взглядом ее обнаженное тело. Улыбаясь, он кивнул.

— Великолепно — не то слово.

— Если с ней что-нибудь случится, ожерелье станет твоим?

— Где там! Она завещала его музею. Да и не случится с ней ничего.

Миндалевидные глаза Тани расширились.

— Музею?

— Именно. Музею изобразительных искусств в Вашингтоне.

— Значит, когда она умрет, его уже не наденет ни одна женщина?

— Верно.

Таня глубоко вздохнула.

— По-моему, это очень эгоистично.

— Да, но ничего не поделаешь… ожерелье ведь ее.

Всю неделю Лизу мучила боль. Ее раздражительность стала непереносимой. Доставалось даже Хельгар, а уж Гарри — больше всех. Он нервно расхаживал по гостиной, когда вошел доктор Гурли, закончивший осматривать Лизу. Высокий, худой, почтенного вида врач всегда нравился Гарри.

— Как вы ее находите, доктор? — спросил он с волнением.

— Тревожиться не о чем. Периодические приступы боли неизбежны. Я выписал ей новые лекарства. Через несколько дней она будет в норме.

Он тоже испытал на себе остроту языка Лизы, но она была одной из самых выгодных пациенток, и он смирился с этим.

— Значит, опасности нет?

— Опасности? — Гурли улыбнулся. — Она проживет еще долгие годы. В этом отношении вам нечего беспокоиться, а вот развеяться ей необходимо. Я порекомендовал ей несколько недель отдохнуть на яхте. Морской воздух, перемена обстановки — нет ничего лучше для нее.

После ухода врача Гарри поднялся в спальню Лизы. Она лежала в постели: жесткое осунувшееся лицо, губы от боли сжаты в тонкую линию.

— Этот дурак считает, что мне нужна морская прогулка, — сказала она, когда Гарри закрыл дверь спальни. — Мы поедем на Багамы. Предупреди капитана Эйнсуорта. Мы отплываем в субботу и пробудем в море шесть недель. Я уже звонила Ван Джонсонам. Они поедут с нами.

Гарри ужаснулся. Он подумал о Тане. Шесть недель не видеться с ней! Торчать на проклятой яхте с жуткими занудами Ван Джонсонами!

— Но, дорогая, я не могу бросить офис на шесть недель, — запротестовал он, пытаясь улыбнуться.

Она сердито уставилась на него блестящими черными глазами.

— Не говори глупостей! Прекрасно можешь! Мисс Бернстойн прекрасно там справляется, гораздо лучше тебя! Предупреди капитана Эйнсуорта!

Большую часть дня Гарри просидел в офисе, пытаясь найти выход. После ленча он позвонил из клуба в ресторан «Сайгон» и попросил позвать Таню.

— Мне нужно встретиться с тобой сегодня вечером.

— Гарри, милый, прости, но мне нельзя.

— Неважно. Нам необходимо увидеться.

Вечером, когда Лиза легла, Гарри встретился с Таней на обычном месте.

— Нет, к себе сейчас не поедем, — сказал он, сев рядом с ней в машину. — Слушай меня внимательно… это важно.

Он сообщил ей, что Лиза затеяла шестинедельную поездку на Багамы, и ему придется ехать с ней.

Таня ахнула от огорчения.

— Но ты не беспокойся, я не стану торчать там шесть недель, — сказал Гарри, беря ее за руку. — Мне надо, чтобы третьего числа ты послала на яхту телеграмму. — Он достал из бумажника сложенный листок. — Тут адрес и текст. Четвертого я вернусь, и мы проведем три дня и три ночи, потом придется возвращаться на яхту.

Спустя две недели, когда яхта стояла на якоре в гавани острова Андрос, готовясь отплыть в Нассау через пролив Эксума, прибыла телеграмма. Гарри пережил четырнадцать отвратительных дней. Правда, настроение Лизы улучшилось, но необходимость постоянно находиться с Ван Джонсонами чуть не свела его с ума. Все четверо сидели на палубе, потягивая коктейли, когда матрос принес Гарри телеграмму. Читая, Гарри почувствовал на себе взгляд Лизы. Пробежав текст, он протянул ее жене.

«Яхта Золотая Стрела. Остров Андрос.

Готов пересмотреть вопрос. Прошу встретиться пятого участка.

Хэл Гаррард».

Лиза с подозрением уставилась на него.

— Что это значит?

— Это от техасца, которого я тогда почти уговорил. Помнишь, он хотел купить землю. Лиза, речь идет от трехстах тысячах.

— Откуда он узнал, как с тобой связаться?

— Я и не терял с ним связи.

— Что ж, мисс Бернстойн им займется.

— Нет… он вида ее не терпит. Мне придется вернуться.

Его поддержал Сэм Ван Джонсон, крупный, одутловатый, начинающий лысеть мужчина.

— Господи, Гарри! Триста тысяч! Ну и ну! Вот это деньги! Как ты будешь добираться?

Гарри не сводил глаз с Лизы, которая сердито смотрела на телеграмму.

— Твой отец хотел продать эту землю, дорогая, — сказал он с сильно бьющимся сердцем. — Так ехать мне или нет?

— А, поезжай! Но это не значит, что он купит! — Она повернулась к нему. — Где ты остановишься?

— Да в каком-нибудь мотеле. Вряд ли я попаду в «Мажестик». Там наверняка все забито.

— Значит, я не буду знать, где ты?

— Но, дорогая, я большую часть времени проведу на участке.

— Там я не могу связаться с тобой.

— Я буду звонить, а в Нассау встречу вас.

Гарри вернулся в Парадиз-Сити самолетом. Через час после приземления он был с Таней. Их ласки были долгими, нежными и страстными. Понимая, что им нельзя показываться вместе в городе, Таня договорилась с отцом, и еду им приносили из ресторана. Это вполне устраивало Гарри. Таня совсем околдовала его, и в минуты, свободные от физической близости с ней, он больше всего любил лежать на диване и наблюдать, как она ходит по комнате, готовит ему еду или сидит на полу, разговаривая с ним. На второе утро она вдруг сказала:

— Гарри… мне так хочется увидеть твой дом. Сейчас ты бы мог показать мне его. Покажешь?

Дом был пуст. Хельгар была на яхте. То-то и остальная прислуга получили отпуск. Сложная система сигнализации, соединенная с полицейским участком, позволяла Лизе без опасений оставлять дом без присмотра. Просьба Тани застала его врасплох.

— Боюсь, не получится. Слишком рискованно. Господи! Да если Лиза…

— Но разве нельзя пойти туда поздно ночью? Никто не узнает. А я так хочу посмотреть твой дом!

— Прости, Таня… нельзя.

Гарри пугала мысль об ответственности.

Когда чего-нибудь хочешь, за это надо драться — часто говаривал ей отец.

— Хорошо же! — впервые за все время Гарри видел ее прекрасное лицо насупленным и упрямым. — Я столько для тебя сделала. Отдаюсь тебе, едва ты пожелаешь. Я надеялась, что и ты захочешь сделать мне приятное.

Гарри колебался. По выражению ее лица он догадывался, что теперь она будет дуться весь вечер, а то и весь завтрашний день — последний день перед возвращением на яхту.

— Хорошо, поедем.

Она взвизгнула от восторга и бросилась ему на шею.

Вскоре после полуночи Гарри провел ее по дороге и, обогнув дом, остановился перед дверью патио. Здесь он повернул замаскированный выключатель.

— Что ты делаешь, Гарри?

— Отключаю сигнализацию, иначе ровно через три минуты сюда примчится орава полицейских. Весь дом опутан проводами, они ведут прямиком в полицейское управление. Я повернул вот здесь, и теперь сигнализация не работает.

Он пошарил под кадкой с желтыми бегониями и достал ключ от дверей патио.

— Я всегда тут его оставляю, — объяснил он, открывая дверь. — Если бы я его потерял и не смог бы попасть после свидания с тобой к себе, мне была бы крышка.

Он ввел ее в дом. Перед отъездом окна закрыли ставнями и задернули шторы. Можно было зажечь свет, ничем не рискуя. Они пошли по комнатам. Минуты три Таня стояла на кухне, рассматривая все. Ванные комнаты ее восхитили. У Гарри прошел страх, и теперь он наслаждался ее ошеломленным выражением при виде такой роскоши.

— Да ведь эти краны из чистого золота! — воскликнула она, изумленно оглядывая ванну Лизы.

— Верно, здесь все золотое.

— Но как можно быть такой богатой?

— Вот Лиза может же.

Прижав руки к груди, Таня остановилась в дверях огромной гостиной. Одетая в белые брюки и бледно-голубой пиджак, она выглядела очаровательно. Ни к чему не притрагиваясь, она осмотрела все: уставленный бутылками бар, стереорадиолу и стеллаж с пластинками, отделку и драпировки. Она двигалась, словно во сне.

— И все это твое, Гарри?

— Ничего здесь моего нет… я здесь только живу.

Он показал ей свою спальню.

— Ты спишь в этой чудесной комнате совсем один?

— Да, но я вижу тебя во сне.

Таня смотрела на него, улыбаясь.

— Правда?

— Правда… Ну, ладно, пошли.

Ее глаза стали умоляющими.

— Гарри, пожалуйста, можно мне посмотреть ожерелье Эсмальди?

Гарри заколебался. Потом увидел, с какой надеждой и желанием смотрит она, и у него не хватило духу ей отказать. Он провел ее в спальню Лизы. У Тани вырвалось восторженное восклицание, когда он зажег свет. Комната была вершиной роскоши, комфорта и тонкого вкуса. Ее красота и великолепие до сих пор производили на Гарри сильное впечатление.

— Но ведь это настоящее чудо! — прошептала Таня, медленно входя. — Это самая прекрасная комната, какую я видела.