— Лиззи, — наконец произнес он, взяв кочергу и начав нервно вертеть ее в руках, — никто на всем белом свете не знает, что этот человек пришел сюда нынче вечером. Если он не выйдет отсюда, никто не узнает, что с ним сталось, и никто не подумает разыскивать его.

Его жена ничего не ответила, но побледнела так, что даже губы побелели.

— У него в мешке восемьсот долларов, Лиззи, что больше полутораста фунтов на наши деньги. Но это не все. Под подкладку его серого пальто зашиты золотые самородки. Вот почему он отказался его снимать. Я видел выпирающие кругляши, и мне удалось их даже потрогать. Этих денег, милая моя, хватит, чтобы мы с тобой уехали в ту страну, где он все это добыл.

— Ради Бога, Джон! — вскричала его жена, падая ему в ноги и сжав его колени своими слабыми руками. — Ради меня, ради нашего мальчика, который годится в ровесники этому молодому парню, — забудь об этом! Мы уже старые, Джон, и, в богатстве или в бедности, через несколько лет все равно перейдем в мир иной. Не обагряй напоследок рук своих кровью! Пощади его! Мы не безгрешны, но ведь это же смертный грех!

Но Джон Рантер, казалось, не слышал слов жены и продолжал смотреть в огонь с суровой решительностью на лице. Когда Лиззи посмотрела ему в глаза, ей показалось, что она увидела там то, чего не видела никогда в жизни, — злобный, жуткий и свирепый взгляд хищного зверя.

— Это наш единственный шанс, — произнес он, — другого такого не будет. Многие не задумываясь воспользовались бы им! К тому же, Лиззи, на карту поставлена моя жизнь или его. Ты помнишь, что сказал мне доктор Казинс, когда мы ездили в Портси. Я подвержен апоплексии, и переживания, волнения или нервное перенапряжение могут в любой момент вызвать удар. В нашей нищенской жизни всего этого хватает с лихвой. Если бы у нас были деньги, мы бы смогли начать все заново, и все стало бы просто замечательно. Говорю тебе, женщина, что я решусь! — И он сжал кочергу своей огромной рукой.

— Ты не решишься, Джон, и не сделаешь этого.

— Сделаю, да еще как! Пусти меня!

Он собрался силой оттолкнуть ее, когда заметил, что она в глубоком обмороке. Подняв ее на руки, он перенес жену в дальний угол. Затем он вернулся, снова взял кочергу и взвесил ее в руке. Она вдруг показалась ему слишком легкой, поэтому он отправился в чулан, пошарил в темноте и вернулся с небольшим топориком. Он помахал им вверх- вниз, и тут взгляд его упал на нож, которым его жена разделывала ломти бекона. Он провел пальцем по острию. Как бритва. «Удобней и надежней!» — пробормотал он, затем подошел к буфету и залпом выпил стакан неразбавленного виски, после чего скинул башмаки и начал бесшумно подниматься по старой лестнице.

Из кухни до небольшой площадки вели двенадцать ступенек, а оттуда еще восемь отделяли его от спальни гостя. Первую дюжину ступеней Джон Рантер одолевал целую вечность. Доски прогнили, перила расшатались, так что все скрипело под каждым его тяжелым шагом. Сперва он пробовал ступень правой ногой, затем медленно переносил на нее свой немалый вес. Потом он осторожно поднимал левую ногу и, затаив дыхание, прислушивался к малейшим звукам, которые могли донестись сверху, после чего ставил на ступеньку вторую ногу. Ничего не нарушало тишины, кроме монотонного тиканья часов на кухне да совиных криков где-то вдали. Было что‑то ужасное в этой темной фигуре, которая в тусклом, мерцающем свете кралась вверх по старой обветшалой лестнице — двигаясь, останавливаясь, выжидая. С каждым шагом — выше и выше.

Дойдя до небольшой площадки, он увидел дверь, ведущую в спальню золотоискателя. У Рантера отвисла челюсть. Через узкую щель в приоткрытой двери пробивался золотистый лучик света. Значит, гость еще не спал? Джон изо всех сил прислушался, но из комнаты не доносилось ни звука. Он еще долго стоял, напрягая слух, но все было тихо.


Джон Миллес. Серая леди



«Если он не спит, — подумал Джон, — он бы ворочался, и я бы все равно хоть что-нибудь, да услышал».

Он начал бесшумно преодолевать оставшиеся восемь ступенек, пока не оказался прямо перед дверью спальни. Внутри по — прежнему царило молчание. Несомненно, гость по своей американской привычке оставил свет на ночь. В разговоре он упомянул, что спит очень крепко. Рантер забеспокоился, что, если он как можно быстрее не покончит с этим делом, его жена придет в себя и поднимет шум. Сжав нож в правой руке, левой он еще немного приоткрыл дверь и просунул голову внутрь. Ему в висок тотчас же уперлось холодное дуло револьвера.

— Входи, Джон Рантер, — произнес гость спокойным голосом, — но сперва брось оружие, иначе мне придется выстрелить. Ты в моих руках.

И вправду, гость дверью зажал голову бывшего кабатчика так, что тот не мог двинуться ни вперед, ни назад. Рантер застонал от ярости и бессилия и с грохотом уронил нож на пол.

— Я не замышлял ничего плохого, — прохрипел он, протискиваясь в комнату.

— Я жду тебя почти два часа, — сказал человек в сером пальто, на всякий случай не опуская револьвера.

Он был одет так же, как за ужином, а злосчастный мешок лежал на неразобранной кровати.

— Я знал, что ты придешь.

— Как… Почему? — выдавил из себя Джон.

— Потому что я знаю, кто ты таков. Потому что я увидел взгляд убийцы в твоих глазах, когда ты стоял со мной у ворот. Потому что я заметил, как ты ощупывал мое пальто, ища там самородки. Вот поэтому я и ждал тебя.

— У тебя нет никаких доказательств против меня, — огрызнулся Рантер.

— Они мне не нужны. Я мог бы пристрелить тебя прямо здесь, и закон бы меня оправдал. Посмотри на мешок на кровати. Я тебе сказал, что там деньги. Как ты думаешь, зачем я привез их в Англию? Они предназначались тебе — да, тебе. И это мое пальто, что стоит пятьсот долларов — тоже для тебя. Ага! Ты, кажется, начинаешь понимать, какую ошибку ты в свое время совершил.

Джон Рантер пошатнулся и прислонился к стене, его лицо словно перекосило на одну сторону.

— Джек! — с трудом выдохнул он. — Джек!

— Да, Джек Рантер, твой сын. Вот кто я.