— Благодарю! С удовольствием.

Хейдок круто свернул к воротам «Сан-Суси».

— Как поживает прекрасная Шейла?

— По-моему, хорошо, только я редко ее вижу.

— Держу пари, реже, чем вам хотелось бы, — расхохотался Хейдок. — Красивая девчонка, только слишком уж часто встречается с этим проклятым немцем. И что она только в нем нашла?

— Тс-с! — предостерег Медоуз. — Вон он поднимается по холму, следом за нами.

— Плевать! Пусть слышит. Я с удовольствием двину мистера Карла коленом под зад. Каждый порядочный немец дерется сейчас за свое отечество, а не удирает сюда, чтоб избежать опасности.

— Что ж, и это неплохо: в случае вторжения одним немцем будет меньше.

— Вы хотите сказать, что этот уже вторгся к нам? Ха-ха-ха! Недурно сказано, Медоуз. Нет, не верю я в эти басни о вторжении. Никто к нам никогда не вторгался и никогда не вторгнется. У нас, слава богу, еще есть флот!

Сделав эту патриотическую декларацию, капитан выжал сцепление, и машина понеслась к «Приюту контрабандистов».

Когда Таппенс добралась до ворот «Сан-Суси», было уже без двадцати два. Она свернула с дорожки, прошла садом и незаметно проникла в дом через застекленную дверь гостиной. Подождала, пока горничная Марта пройдет через холл, сняла ботинки и одним духом взбежала по лестнице. Затем прошла к себе, надела мягкие домашние туфли и на цыпочках прокралась в спальню миссис Перенны.

Очутившись в комнате, Таппенс огляделась и почувствовала, что ее охватывает отвращение. Не слишком приятное у нее занятие. А если миссис Перенна — всего лишь миссис Перенна, то и вовсе непростительно. Лезть в личную жизнь человека…

«Мы ведем войну!» — взяла себя в руки Таппенс. Она подошла к туалетному столику, быстрыми и точными движениями выдвинула ящики, просмотрела их содержимое. Ничего. Зато один из ящиков бюро, кажется, заперт. Это уже утешительнее. Отправляясь в Лихемптон, Томми получил кое-какой инструмент и указания, как с ним обращаться. Всеми этими сведениями он поделился с Таппенс. Несколько ловких движений, и бюро открылось. В нем оказались шкатулка с драгоценностями и денежный ящик, где лежало двадцать фунтов бумажками и немного серебра. Кроме того, там была еще кипа бумаг. Они-то и представляли для Таппенс наибольший интерес. Она принялась наспех просматривать их — времени в ее распоряжении очень мало. Закладные на «Сан-Суси», чековая книжка, письма… Время летело, Таппенс бегло просматривала документы, изо всех сил пытаясь не пропустить что-нибудь подозрительное. Два письма из Италии от подруги — пустая болтовня о чем попало, на первый взгляд, совершенно безобидная. Письмо некоего Саймона Мортимера из Лондона — деловая записка настолько ничтожного содержания, что Таппенс удивилась — зачем ее хранят. Быть может, мистер Мортимер тоже не так безобиден, как кажется. В самом низу еще одно письмо. Выцветшие чернила, подпись «Пат». Начинается так: «Эйлин, родная, пишу тебе в последний раз…»

Таппенс сложила листок, привела в порядок бумаги и, внезапно насторожившись, задвинула ящик — запереть уже не успеешь… Когда дверь распахнулась и на пороге появилась миссис Перенна, Таппенс растерянно перебирала пузырьки, стоявшие на умывальнике.

— Ах, простите, миссис Перенна! — с расстроенным и глупым видом повернулась к хозяйке миссис Бленкенсоп. — После прогулки у меня страшно разболелась голова. Я решила лечь и принять аспирин, но не нашла. Вот я и подумала, что вы не обидитесь, если… А я знала — у вас есть аспирин: вы на днях давали мисс Минтон.

Миссис Перенна решительно шагнула в комнату, и в голосе ее зазвучали резкие нотки:

— Пожалуйста, миссис Бленкенсоп. Но почему вы не сказали мне?..

— Конечно, мне так и следовало сделать. Но вы завтракали, а я очень не люблю беспокоить людей…

Миссис Перенна проследовала к умывальнику, нашла нужный пузырек и сухо бросила:

— Сколько таблеток?

Миссис Бленкенсоп попросила три, в сопровождении хозяйки добралась до своей комнаты и поспешно отказалась от предложенной ей грелки. На прощание миссис Перенна не удержалась и выпустила последний заряд:

— А ведь у вас есть аспирин — я сама видела.

— Конечно есть, — воскликнула Таппенс. — Я знаю, что он где-то здесь, но все получилось ужасно глупо — я не смогла его найти.

— Ну что ж, отдохните как следует до чая, — сверкнув крупными белыми зубами, посоветовала миссис Перенна и вышла. Таппенс глубоко вздохнула и улеглась в постель — а вдруг хозяйка вернется. Заподозрила она что-нибудь или нет? А какие у нее крупные, белые зубы! «Чтобы поскорее съесть тебя, дорогая…» Глядя на лицо миссис Перенны, Таппенс всегда вспоминала сказку о Красной Шапочке. А руки! Большие, жестокие руки…

Она, кажется, сочла вполне естественным то, что застала Таппенс у себя в комнате. Но все равно, позднее она обнаружит, что бюро не заперто. Появятся у нее подозрения, или она решит, что сама случайно забыла повернуть ключ? Такое случается с каждым. Удалось ли ей, Таппенс, сложить бумаги в «Том же порядке? Если даже миссис Перенна что-нибудь заметит, она заподозрит прислугу, а не миссис Бленкенсоп. А если даже заподозрит, то в чем? Вернее всего в излишнем любопытстве. С Другой стороны, если миссис Перенна — пресловутый немецкий агент М., то она обязательно догадается, что контрразведка следит за нею.

Можно ли, судя по ее поведению, сказать, что она насторожилась? Вела она себя вполне естественно… если не считать едкого замечания насчет аспирина. И вдруг Таппенс приподнялась и села на постели. Она вспомнила, что ее аспирин, а также йод и пузырек с таблетками соды лежат в глубине письменного стола. Она засунула их туда, распаковывая вещи.

Выходит, не она одна шарит по чужим комнатам. Миссис Перенна первая побывала у нее.

Глава седьмая

На следующий день в Лондон собралась миссис Спрот.

Не успела она робко намекнуть на то, что ей не на кого оставить Бетти, как все наперебой начали предлагать свои услуги. И когда миссис Спрот, еще раз призвав дочку быть хорошей девочкой, наконец отбыла, Бетти немедленно вцепилась в Таппенс, которая взяла на себя утреннее дежурство.

— Иглай! — потребовала она. — Иглай плятки!

Девочка с каждым днем говорила все лучше и приобрела неотразимую привычку склонять головку набок, озарять собеседника чарующей улыбкой и прибавлять: «Позалуста!» Таппенс собралась было погулять с ребенком, но шел сильный дождь. Поэтому они перебрались в номер миссис Спрот, где Бетти немедленно ринулась к комоду, в нижнем ящике которого хранились ее игрушки.

— Будем прятать Бонзо? — осведомилась Таппенс. Но Бетти уже передумала.

— Титай каску, — попросила она. Таппенс вытащила из ящика изрядно растрепанную книжку, но ее остановил вопль Бетти:

— Не… Не… Похая…

Таппенс удивленно посмотрела на ребенка, затем перевела взгляд на книжку. Это была «История маленького Джека Хорнера» с цветными картинками.

— Разве Джек был плохой мальчик? — спросила она. — Потому что он стащил сливу, да?

— Похая! — энергично повторила Бетти и, сделав титаническое усилие, пояснила: — Гьязная!

С этими словами она отобрала книжку, положила ее на место, вытащила из ящика другую и, радостно улыбнувшись, объявила:

— Тистый майтик!

Таппенс все поняла: вместо старых, замызганных и растрепанных книжек у Бетти появились новые. Она улыбнулась: оказывается, миссис Спрот — мамаша из породы «поклонниц гигиены», как мысленно окрестила Таппенс этот тип женщин. Вечно боятся, что ребенок нахватается микробов, съест что-нибудь немытое или сунет в рот грязную игрушку. Сама Таппенс, выросшая на лоне привольной деревенской жизни, презирала все эти преувеличенные страхи и приучила обоих своих детей к «разумному количеству» грязи. Тем не менее она послушно вооружилась чистым экземпляром «Джека Хорнера» и начала читать его ребенку, сопровождая чтение соответствующими комментариями. Затем они перешли к «Гуси, гуси, вы куда?» и «Старушке из башмака», после чего

— Бетти принялась прятать книжки, а Таппенс, к великому ликованию девочки, — подолгу разыскивать каждую из них.

Утро прошло быстро. Позавтракав, Бетти отправилась спать, и вот тут-то миссис О'Рорк пригласила Таппенс к себе.

В комнате ирландки царил беспорядок. К запаху мятных лепешек и черствого кекса примешивался слабый аромат нафталина. На обоих столах красовались фотографии детей, внуков, племянников, племянниц, внучатых племянников и племянниц миссис О'Рорк. Их было так много, что Таппенс показалось, будто она смотрит в театре реалистическую пьесу конца викторианского периода.

— Вы замечательно умеете ладить с детьми, миссис Бленкенсоп, — любезно заметила миссис О'Рорк.

— Ну, знаете, мои двое… — начала Таппенс.

— Двое? — перебила ее собеседница. — А я поняла так, что у вас трое мальчиков.

— Конечно, трое. Но двое младших почти однолетки. Я о них прежде всего и подумала.

— А-а, понимаю! Да присядьте же, миссис Бленкенсоп. Будьте как дома.

Таппенс послушно опустилась на стул, мысленно спрашивая себя, почему ей не по себе в присутствии старой ирландки. Вероятно, такое же чувство испытывали

— Гензель и Гретель, когда ведьма зазвала их к себе в избушку.

— А теперь, — потребовала миссис О'Рорк, — расскажите мне, что вы думаете о «Сан-Суси».

Таппенс разразилась дифирамбом пансиону, но собеседница бесцеремонно прервала ее.

— Я не о том. Не кажется ли вам, что тут все как-то странно.

— Странно? Не нахожу.

— А как насчет миссис Перенны? Сознайтесь, она вас интересует. Я же вижу: вы все время к ней присматриваетесь.

— Она… Она очень интересная женщина, — вспыхнула Таппенс.

— Ничего подобного, — отрезала миссис О'Рорк. — Самая обыкновенная женщина, если она, конечно, то, чем кажется. Но, возможно, она только кажется. Вы это имели в виду?

— Право, я не совсем понимаю вас, миссис О'Рорк.

— Неужели вам никогда не приходило в голову, что внешность чаще всего обманчива. Возьмите, к примеру, мистера Медоуза. Загадочный человек. Иногда мне думается: вот типичный англичанин — глуп до мозга костей. А затем я ловлю его слово или взгляд, и они далеко не глупы. Странно, не правда ли?