В Каире я стал участником двух эпизодов, по которым можно судить о работе нашей «секретной службы». От официанта в отеле «Континентал» я услышал ужасную новость о взятии Тобрука через несколько часов после этого события, то есть раньше, чем весть о нём официально достигла штаба ВВС Среднего Востока. В другой раз я услышал от водителя трамвая, что Черчилля видели в Каире курящим сигару. За ланчем я встретился со своим приятелем, египтологом Эйддоном Эдвардсом, служившим тогда в посольстве Великобритании, и спросил, есть ли в этом слухе доля правды. Он посмотрел на меня с удивлением и посоветовал не верить слухам. Позже я узнал, что тем самым утром сотрудников посольства собрали и велели хранить в строжайшем секрете новости, уже известные водителям каирских трамваев.

Я пришёл к выводу, что во время войны ничего нельзя было долго хранить в секрете, но при этом в обществе ходило столько ложных слухов, что даже если правда доходила до ушей врага, он вряд ли мог отличить её от вымысла. Лучший тому пример — высадка в Нормандии. Немцам удалось узнать о назначенной операции, но они не могли поверить, что мы собираемся нанести решающий удар, используя для высадки такие неожиданные плацдармы.

В 1943 году, прослужив год в штабе ВВС Среднего Востока, я вызвался поехать в Триполитанию в качестве офицера по связям с гражданской администрацией и населением: там не хватало людей, знакомых с арабским миром. Я был рад уехать из жаркого и пыльного Каира, хотя жизнь там была довольно интересной.

Пройдя собеседование в Администрации оккупированных вражеских территорий, я в начале лета покинул Каир и отправился в Триполитанию, в Триполи. Туда я должен был добираться своим ходом, сначала поездом до Дабы, где была конечная станция, а оттуда по воздуху. Офицер транспортного отдела сообщил, что там меня будет ждать самолёт. Подобно многим другим таким офицерам, он явно поцеловал камень Красноречия. Как водится, меня отправили в путь, даже не дав времени на подготовку, без котелка и провианта, но я питался вкуснейшими похлёбками, сваренными итальянскими военнопленными на безлюдных железнодорожных станциях, а добрые попутчики всегда были готовы поделиться со мной посудой. Каким требовательным становится человек с годами и как приятно вспоминать, что было время, когда я действовал согласно принципу: «Ни сумы не бери на дорогу, ни посоха и не заботься о завтрашнем дне».

Сравнительно просто я добрался до Триполитании: где-то неподалёку от Дабы нашёл судно, везущее военное оборудование в Триполи. Это был старый корабль, служивший в мирное время для доставки замороженного мяса из Ванкувера, и я, оказавшись старшим офицером на борту, должен был убедить капитана кормить этим мясом всех военных, потому что команда отказывалась разделить с нами паёк. В Средиземном море тогда орудовали немецкие подводные лодки, и часть нашего конвоя затонула. Наверное, именно это послужило причиной слуха, что я утонул на подводной лодке — эту новость я услышал от одного коллеги, когда, к его величайшему удивлению, предстал перед ним во плоти.

Глава 11. Триполитания

По прибытии в Триполитанию меня с комфортом разместили в гостинице «Ваддан», освобожденной за день или два до этого Роммелем. В первый вечер я с удовольствием съел приличный ужин под аккомпанемент небольшого гражданского оркестра, игравшего на галерее. Несколькими днями ранее они так же играли для немцев. Я едва закончил ужин, как вдруг началась суровая бомбёжка. Немцы атаковали наш флот на морском фронте и начали бомбить здания. Некоторые из моих сотрапезников перепугались и устремились в бомбоубежище в подвале, но я успел привыкнуть к воздушным налётам в Лондоне и уверял их, что не происходит ничего страшного и что я лично собираюсь спать в своей кровати. Мои прогнозы не оправдались: одна из бомб угодила прямо в расположенную по соседству мечеть, и мы провели за работой полночи, пытаясь вызволить людей из-под обломков. Да ещё помощь пьяных моряков, затеявших с нами соревнование, отнюдь не облегчала эту задачу.

Моим первым назначением в Триполи была должность помощника полковника Рота, старшего офицера по связям с гражданской администрацией и населением «западной провинции», которая простиралась от Завии до Зуары, что возле границы с Тунисом.

Штаб провинции находился в Сабрате, древнем финикийском городе на берегу моря. Здесь было множество римских руин: храмы, бани, жилые дома и — главное — превосходный театр. Итальянцы восстановили его и ставили там античные пьесы. Должно быть, какой-нибудь добрый ангел-хранитель привёл меня в это божественное место, где прохладными вечерами я мог читать древние надписи, заходить в небольшой музей полюбоваться прекрасной мозаикой с павлинами и рыться в библиотеке, где был хороший выбор античной литературы, а также книг по истории и археологии.

Именно здесь родился император Септимий Север. Он был провозглашён императором во время военной кампании в Паннонии, а умер в Йорке. Нельзя представить себе места более романтичного и более наполненного воспоминаниями, затрагивающими прибывшего из Англии. Как и всегда, итальянцы оформили музей и прилегающую территорию со вкусом и изяществом. Посетителей встречал ковёр мезембриантенума, отдых для глаз после окружающего песка, а когда он цвёл, получалась ярко-голубая лужайка.

Мы жили на итальянской вилле. У нас был внутренний двор, вымощенный плиткой, и терраса с видом на море, воды которого плескались у самого дома. До войны здесь была резиденция сицилийского князя по имени Патерно, которому принадлежал расположенный неподалёку рыбзавод «Тунец». Периодически мы выходили в море с огромными сетями для ловли тунца и смотрели, как наши жертвы бьются в своих комнатах смерти, но тунец в сочетании с местными оливками вносил приятное разнообразие в наш ежедневный рацион из мясных консервов.

Самой интересной из наших обязанностей была обязанность распределять зерно среди жителей нашей нуждающейся провинции. Рот мастерски справлялся с этим делом. Он поручил мне провести первое инспектирование зерна в прибрежном районе Джефара, за Зуарой, и это задание показалось мне очень интересным. У меня не было никакого опыта в подобных делах, но мне помогал советом умный и очаровательный человек — Мифта Эль-Аргейб, мэр Сормана, и, думаю, с его помощью я справился неплохо.

Мы решили отправиться в путь на машине и ехать на юг, сколько получится, пока окончательно не застрянем в песке. Затем мы пересели на лошадей, которые были высланы заранее и ожидали нас вместе с двумя верблюдами, несущими большие оплетённые бутыли итальянского кьянти и палатку, где можно было укрыться от палящего полуденного солнца. С нами была комиссия, включавшая четверых слуг, экспертов по оценке ячменя, эксперта по налогообложению и нескольких местных чиновников. Пришло время жатвы, и нам было поручено предварительно оценить урожай для Британской военной администрации. Владельцы всех земельных участков, несколько сотен человек, должны были присутствовать лично или прислать представителя для получения налоговой квитанции.

Мы подъезжали к очередному участку и просили хозяина оценить предстоящий урожай. Хозяева неизменно называли заниженную оценку. Затем эксперты называли свою оценку, обычно завышенную. Мы с мэром Сормана должны были решить, какую цифру считать справедливой. Среди членов комиссии был один старый и опытный человек, который, как я скоро понял, лучше оценивал урожай, чем все остальные эксперты, вместе взятые. Его оценка неизменно была близка к истине, потому что он был не только экспертом, но ещё и честным человеком. Как я это понял? Я просил команду жнецов снимать ячмень с некоторых участков для выборочной проверки. Мы косили, молотили и взвешивали зерно и таким образом за день получили точные данные по многим участкам в Джефаре и дали приблизительную оценку сотням других.

Наш старик, настоящий волшебник, мог также с удивительным мастерством предсказать потери урожая, связанные со ржавчиной. Он проходил вокруг поля и сквозь него, в процессе проверки пропуская колосья сквозь пальцы, и затем выдавал заключение. Я скоро узнал, что хозяева урожая раздавали свою землю направо и налево — и чтобы обезопасить себя от локальных неудач, и для того, чтобы затруднить оценку. Но методы, которые я описал выше, позволили нам минимизировать возможности для подкупа и фальсификаций, потому что никто из комиссии не знал, когда и где будет проведена следующая проверка. Таким образом, наша пёстрая процессия собрала для администрации все необходимые сведения о первом урожае.

Тогда же я обратил внимание на одно интересное явление. Большая земледельческая равнина, известная как Джефара, постепенно заполнялась песком, и итальянцы несколькими годами ранее заменили стальные плужные лемехи на старые, деревянные. Они не так хорошо резали и позволяли оставить больше местного кустарника, который останавливал распространение песка.

Я успешно осваивался в Триполитании, но через шесть месяцев моя служба здесь была прервана по приказу главы военной администрации, бригадира Мориса Лаша, который хотел, чтобы я возглавил сторожевой отряд в Восточной провинции в одиноком оазисе под названием Хон — возможно, правильнее записывать его как «Хун», — расположенном на границе с Феццаном. Отряд прикрывал Сахару и им руководили итальянцы из форта с огромным гарнизоном, насчитывающим несколько тысяч человек. Наша администрация гордилась тем, что самого факта присутствия британского офицера хватало, чтобы навести там порядок.

Мой перевод из Западной провинции в Восточную включал в себя приятное путешествие через Триполитанию и Хон. По пути я уже не в первый раз посетил прекрасный город императора Антонина, Лептис, или Лепсис-Магна. Прямая мощёная дорога почти в милю длиной идёт от северной границы города к морю, а по обе стороны от неё возвышаются грандиозные здания с колоннадами и надписями, подаренные городу его берберскими покровителями. В одном из магазинов сохранилась мерка римского портного, в другом месте был огромный рыбный рынок. Другим интересным памятником древности была светская уборная под открытым небом, совсем как в Сабрате. Здесь горожане справляли нужду и обменивались утренними новостями. В марте, проезжая мимо развалин двух бордюров, украшенных парой крылатых ангелов, мы увидели прекрасную аллею, идущую вдоль главной улицы, затопленную, словно водопадами, волнами белого ракитника по обеим сторонам. В дальнем конце была дамба грандиозного порта, а на причале ещё сохранились швартовые тумбы.