Агата Кристи - Агата и археолог. Мемуары мужа Агаты Кристи

В слоях с шестого по восьмой мы не нашли ничего древнее артефактов периода Урука. Из этого можно сделать вывод, что первое поселение в Джидле было основано вскоре после того, как последние жители покинули Телль-Мефеш, где мы не нашли никаких следов пребывания человека позднее убейдского периода. Первые поселенцы предположительно появились в Джидле в последней четверти четвёртого тысячелетия до н. э., в раннеисторический период.

Последним теллем, который мы посетили, стал Телль-Хаммам. Крутая вершина этого небольшого холма, имевшего около трёх акров в основании, поднималась над равниной на высоту одиннадцати метров, а под ней одна за другой располагались все основные последовательности, обнаруженные нами в других местах. Первое поселение было основано в халафский период, а возможно, и раньше, в эпоху неолита, потому что в соответствующих слоях встречались искусно сделанные кремнёвые орудия, наконечники копий и стрел и другие подобные объекты. Кроме этого, на склонах холма и в его глубинных слоях мы собрали некоторое количество изделий из обсидиана, и среди них присутствовал один клинок, сделанный из его зеленоватой, ванской разновидности, происходящей из Малой Азии.

Представление о расположении Телль-Хаммама можно получить, обратившись к весьма наглядной контурной карте, составленной Джоном Роузом. На карту нанесены два холма, Джидль и Хаммам, стоящие на противоположных берегах реки: Хаммам — на северном берегу, чуть выше по течению, а Джидль — на южном. Эти два города дополняли друг друга и, вероятно, составляли единый оплот защиты от врага: каждый защищал свой берег и свои подступы к реке. Это особенно явно следует из данных, полученных в слоях Хаммама, расположенных ближе к его вершине и соответствующих по времени слоям «Джидль-2» и «Джидль-3».

Под руинами последнего римско-византийского поселения на вершине Хаммама, как и в Джидле, располагались постройки середины 2-го тысячелетия до н. э., и нам удалось восстановить план здания из сырцового кирпича, куда входили четыре комнаты и несколько печей для хлеба. Непосредственно над слоем, содержащим комнаты, шла прослойка золы, но, судя по всему, после разрушения поселения здесь снова ненадолго поселились люди — этот период соответствует слою «Джидль-2». Очень скоро поселение опустело, и его руины заполнял эоловый песок. В этих слоях мы нашли осколки неглубоких мисок из глины насыщенного розоватого цвета, украшенных по краю широкой красной каймой. Такую же посуду нашёл Леонард Вулли во время раскопок в долине Оронта, во дворце в четвертом слое городища Алалах, и несколько аналогичных осколков мы собрали в соответствующих слоях Телль-Джидля. Эти наблюдения показали, как важно найти тип керамики, характерный для того или иного слоя. В данном случае мы смогли не только установить соответствие между слоями двух холмов в долине Балиха, но также соотнести их со слоем, открытым далеко на западе, в знаменитом городище Алалах, в долине Оронта, история которой известна сравнительно неплохо.

Среди прочих находок, сделанных в Хаммаме, в слое, содержавшем руины дома, была цилиндрическая фаянсовая печать с двумя различными узорами. Нижний изображал ряд газелей или, может быть, коз. Они группировались попарно, и между каждыми образующими пару животными возвышался шест, увенчанный звездой — религиозный символ. Верхнюю часть печати украшали концентрические круги и звезда. Я предполагаю, что это были изображения животных, содержавшихся в то время в храмах. Согласно более ранним табличкам, найденным в Шагар-Базаре, святилищам часто принадлежали газели.

Как видно из нашего отчёта о раскопках на Балихе, металлические предметы здесь встречались редко. Это верный признак того, что сырые и болотистые земли долины Балиха привлекали более примитивных, менее состоятельных и менее приспособленных для городской жизни поселенцев, чем берега Хабура. Напротив, многие орудия из кремня и обсидиана отличались хорошей выделкой и заслуживали большего внимания, чем мы могли им уделить.

Наше путешествие по долине продолжалось не больше шести недель. Мы работали с большим интересом и чувствовали себя первопроходцами. До нашей экспедиции этот регион изучали очень мало, разве что покойный профессор Олбрайт[67] в 1926 году раскопал Телль-Зайдан, один из доисторических теллей в нижней части долины. Насколько нам известно, ни один профессиональный археолог не задержался здесь больше, чем на несколько дней, и не оценил невероятный потенциал здешних поселений. Отчёт о короткой разведке У. Ф. Олбрайта был опубликован в 1926 году в журнале «Man». Мы не должны забывать и о двух других исследователях, интересовавшихся долиной. Первый из них — великий французский археолог Рене Дюссо, в чьей книге «Topographie Historique de la Syrie Antique et Médiévale» («Историческая топография античной и средневековой Сирии») приводятся крайне интересные рассуждения об истоках Балиха. Во-вторых, римские укрепления, расположенные по берегам реки, упоминаются в подробнейшем исследовании отца А. Пуадебарда, озаглавленном «La Trace de Rome dans le desert de Syrie» («Римский след в пустыне Сирии»).

На мой взгляд, самое интересное в теллях долины Балиха — это данные, содержащиеся в их римско-византийских слоях. Исследователя здесь ждёт огромное количество никем не исследованных объектов. Впомним смелое высказывание отца А. Пуадебарда: «Целью всей наступательной политики Месопотамии со времён Траяна было установить границу на Хабуре. В результате отступлений граница всегда возвращалась к излучине Евфрата». Эта закономерность подтверждается восточными кампаниями императоров Траяна, Септимия Севера и Юлиана и временным отступлением с восточного фронта после смерти последнего.

Я был бы рад, если бы кто-нибудь из археологов, интересующихся романо-византийским периодом, исследовал этот район и высказал своё мнение о том, как завоевания того периода завершились установлением удивительного pax Romana[68], который стремился следовать принципу «parcere subjectis et debellare superbos»[69].

Нам повезло, что мы смогли выбраться из долины Балиха в конце года: с началом зимних дождей дороги в этих местах становятся непроходимыми. К нам судьба была благосклонна: мы добрались из Телль-Абьяда до Алеппо практически без происшествий, и только один раз, на малознакомом участке пути через степь, безнадёжно увязли в грязи. День, как нарочно, выдался жаркий, а воды с собой было в обрез. К счастью, мы наконец достигли берега Евфрата, переправились на другую сторону на старом расшатанном судёнышке и явились в дом нашего бригадира в Каркемише прямо к завтраку, совершенно изголодавшиеся.

Мы рассчитывали слегка перекусить: съесть несколько кусков хлеба и, может быть, запить их чашкой чая или кофе, — но хозяин дома, один из сыновей Хамуди, немало удивился нашей неслыханной просьбе и заявил, что никуда нас не отпустит, пока семья не приготовит роскошную трапезу. Это значило, что кто-нибудь отправится в деревню, забьёт барана и зажарит его. Нам не хотелось огорчать хозяев, а отказаться от подобного приглашения было бы очень грубо. Прошло не менее шести часов, пока нам наконец-то подали огромный обед, в том числе целого фаршированного барана и гору риса. К этому времени мы уже так проголодались, что кусок с трудом шёл в горло. В конце концов, бурно заверяя наших гостеприимных хозяев в признательности и дружеских чувствах, мы выдвинулись в Алеппо. Преодолев семьдесят миль пути, к вечеру мы добрались до отеля «У Барона» в Алеппо, где нас принял радушный Коко, армянин, которого на самом деле звали Мазлумьян. С тех пор как мы познакомились с ним сорок лет назад, я получаю от него открытки на каждое Рождество.

Коко Барон был plus anglais que les anglais[70] и какое-то время служил в военно-воздушных силах. Гостей он принимал с исключительным радушием, особенно археологов, которым приходилось останавливаться в Алеппо. Мы с глубокой признательностью вспоминаем его щедрость, приветливость и доброту. Он был человек, многое переживший. Женат Коко был на англичанке.

В Алеппо жил и ещё один прекрасный человек, наш добрый друг доктор Эрнест Алтунян, наполовину ирландец, наполовину армянин, женатый на сестре философа и историка из Оксфорда, Р. Дж. Коллингвуда. Отец Эрнеста Алтуняна был совершенно удивительным человеком и известным во всём мире нейрохирургом. В детстве он служил уборщиком у каких-то американских миссионеров в Мараше. Заметив блестящие способности мальчика, хозяева отправили его учиться в Стамбул. Оттуда он отправился в Париж, а потом основал некогда знаменитую больницу в Алеппо, которая выстояла благодаря его сыну. Теперь её, к сожалению, больше нет. Старик никогда не лечил пациентов бесплатно, и в Сирии любой с радостью заплатил бы, сколько смог, только чтобы им занимался этот человек. Его считали волшебником, почти что бессмертным. Этому замечательному старику уже перевалило за девяносто, когда он женился на англичанке, на добрых шестьдесят лет его младше, и успешно вырезал ей опухоль мозга, за которую не брался ни один хирург.

В конце 1938 года, после третьего, невероятно успешного, сезона в Браке мы собрали огромное количество данных, которые теперь необходимо было подготовить к публикации. В общем, с археологической точки зрения было очень удачно, что политическая ситуация мешала дальнейшим раскопкам. Не нужно было обладать исключительным умом, чтобы понять, что мы движемся к войне. По этой причине летом 1939 года я отклонил приглашение на археологический конгресс в Берлине. Действительно, конгресс пришлось прервать до его запланированного окончания.

В течение этого последнего года мирной жизни я значительно продвинулся в работе, и всё благодаря принципам, вбитым мне в голову Леонардом Вулли, твердившим год за годом, что копать и не публиковать результаты — страшное преступление.