Таким образом, город Ур несёт на себе отпечаток великих монархов, оставивших после себя персональные монументы, свидетельствующие о новых замечательных этапах в жизни города. Последний из таких монархов — это Кир, но на рассказ о нём нам не хватает места.

Кир Великий, правивший с 558 по 529 год до н. э., захватил Вавилон и положил конец свершениям Набонида, последнего из нововавилонских монархов.

Кир починил священную стену, теменос, восстановил одни из его ворот и начертал своё имя на диоритовом креплении створки. Он починил и восстановил древний храм Э-нун-мах, таким образом показывая, что новая персидская власть с уважением относится к чужой религии. В манифесте, выбитом на найденном в Вавилоне цилиндре, знаменитом «цилиндре Кира», Кир Великий разоблачал ересь своего предшественника, при котором культ Луны пришёл в упадок. Многочисленные данные показывают, что Кир позаботился о восстановлении, насколько это было в его силах, преемственности управления, о безопасности города и его стражи и даже о процветании золотых дел мастеров. Однако правление Кира стало последней из многочисленных лебединых песен Ура. После этих событий город быстро угас, и найти здесь можно разве только немногочисленные следы эллинистического завоевания. Настоящей причиной полного экономического упадка стало разрушение городской системы водоснабжения и то, что Евфрат выбрал новое русло. Река, когда-то омывавшая стены города, теперь изменила курс.

Сейчас река протекает милях в десяти к востоку от Ура. Как выразился Вулли, «когда-то густонаселённый город стал грудой развалин, само имя его было забыто, а в отверстиях стен зиккурата гнездились совы и находили убежище шакалы».


Конечно, работа, связанная с нашими открытиями в Уре, не ограничивалась раскопом. Каждый год в течение месяцев, проводимых нами в Англии, мы продолжали описывать наши находки и вносить их в каталог. Мне пришлось особенно тяжело работать летом 1930 года, потому что Вулли решил выжать из меня всё возможное, пока я был ещё холост. Помимо работы над привезёнными из Ура сокровищами в научно-исследовательских лабораториях Британского музея, я должен был помогать Вулли с реестром небольших находок, который он готовил для своего объёмного тома, посвящённого царскому кладбищу в Уре.

Закончив порученную мне работу, я собирался отправиться в свадебное путешествие. Однако перед отъездом мне пришлось выслушать наставления Вулли. Он сказал, что я должен приехать в Багдад не позже 15 октября и никакие оправдания не будут приняты, если я опоздаю. Вулли объяснил, что я должен буду пристроить к экспедиционному дому новое крыло — кабинет и ванную для Кэтрин Вулли, и в Багдаде он даст мне точные указания касательно плана пристройки и разъяснит, как следует приступать к этой работе. Я заверил Вулли, что не опоздаю, и мы тепло попрощались.

Мы с Агатой наслаждались медовым месяцем сначала в Венеции, а затем в Афинах, спустившись вдоль побережья Адриатического моря на небольшом пароходике под названием SRBN, целиком принадлежавшем нам. Кормили нас очень вкусно. Капитан уверял нас, что никогда бы не согласился на продвижение по службе, ведь тогда ему пришлось бы расстаться с поваром.

Самой запоминающейся частью нашего путешествия по Греции стоит признать посещение Басс. Мы хотели посетить храм в Фигалии. Нам пришлось десять часов ехать верхом на мулах, причём большая часть маршрута пролегала по краю обрыва. В конце пути Агата не могла стоять без поддержки, к тому же её ноги сильно распухли после укусов клопов, живших под плюшевыми подушками в вагоне поезда, на котором мы ехали в Пиргос. Так Агата получила первое представление об испытаниях, ожидающих жену археолога. Нас приободрил приём, оказанный нам владельцем гостиницы в Бассах, невероятно толстым человеком, носившим имя Омбариотис. Именно там я прочёл в греческой газете об ужасном крушении дирижабля R101.

К сожалению, под конец нашей поездки, во время посещения прекрасного храма на мысе Суниум, Агата почувствовала себя очень плохо. По прибытии в Афины мне пришлось вызвать греческого врача, который сообщил, что у неё пищевое отравление. Вдобавок он в моё отсутствие рассказал Агате, что его предыдущий пациент с подобным диагнозом скончался после четырёх дней болезни. Агата осмотрительно скрыла от меня эти неуместные откровения, но я всё равно очень волновался, наблюдая за её состоянием.

Через несколько дней Агате стало немного лучше, и когда до моего самолёта в Багдад оставалось всего два дня, пришлось сказать доктору, что мне необходимо знать наверняка, выживет она или умрёт. У меня назначена жизненно важная встреча на 15 октября, и если я на неё не явлюсь, только смерть Агаты может служить достаточным оправданием. Доктор разразился лекцией об отвратительной жестокости, свойственной всем англичанам. Никто, кроме англичанина, сказал он, не мог бы подойти к вопросу с такой бесчеловечностью, и мои слова невозможно воспринимать всерьёз. Я ответил, что мне, тем не менее, необходимо знать, как обстоят дела. К счастью, вечером накануне моего отъезда мы оба, то есть Агата и я, решили, что она чувствует себя лучше, и почувствовали, что можем спокойно разлучиться. В итоге я сел в назначенный день на самолёт, а Агата осталась в Афинах ещё на пару ночей, не больше, чтобы потом самостоятельно добраться до Лондона.

Добравшись до Багдада, я, к своему крайнему возмущению, обнаружил, что Вулли ещё нет. Супруги ожидались не раньше чем ещё через неделю. Я страшно рассердился и решил немедленно, на следующий же день, отправиться в Ур в сопровождении Хамуди, уже прибывшего в Багдад со своими сыновьями. Добравшись до Ура, я велел ему нанять сотню рабочих, быстро взяться за дело и с максимально возможной скоростью построить новое крыло по моему собственному плану — просторную гостиную с красивым размашистым камином и дымоходом из клинчатого кирпича и самую убогую и тесную ванную, какую только можно. Работу завершили за пять дней, и я с чувством удовлетворения отправил Вулли телеграмму, сообщая, что прибыл в Багдад точно 15 октября, не нашел его там и поспешил построить новое крыло по собственному разумению. Как я и предвидел, Кэтрин срочно выслала Вулли в Ур. Он прибыл в состоянии, близком к панике, и вынужденно признал, что новая гостиная ему вполне нравится, хотя ванная, по его мнению, маловата и её придётся снести. Через несколько дней приехала сама Кэтрин. Она была столь любезна, что целиком и полностью одобрила гостиную. Ванную же велели снести и расширить. Так закончилась моя выходка.

Я очень скучал по Агате в течение этого сезона, первого после нашей женитьбы, но так как в Уре имелось место только для одной женщины, она поступила мудро, не поехав со мной. Я не стал противиться такому решению, но всё же настроился искать работу в другом месте, на каких-нибудь раскопках, куда я мог бы поехать вместе с женой. Также я считал, что мне настало время приобрести новый опыт, хотя Вулли, разумеется, придерживался другого мнения. В общем, когда доктор Кемпбелл Томпсон[41] пригласил меня поехать в Ниневию в качестве его ассистента для раскопа в большом холме на доисторическую глубину, я с готовностью принял предложение. Так после шести сезонов закончилась моя работа в Уре.

Финальный отчёт о работе в Уре, написанный по большей части самим Вулли, состоит из десяти объёмных томов. На издание этого труда ушло около пятидесяти лет, потому что то и дело приходилось ждать финансирования, необходимого для отправки очередного тома в печать. Кроме этого, были опубликованы восемь томов текстов из Ура, составленные различными эпиграфистами.

Отчёт о пяти сезонах исследования царского кладбища и сопровождающие его иллюстрации были закончены только в 1933 году, через три или четыре года после окончания раскопок. Том с описанием имел более шестисот страниц в длину, а иллюстрации и общий план захоронений расположились на двухстах семидесяти трёх листах. Вулли работал вместе с помощниками и щедро выразил благодарность мне и покойной мисс Джоан Джошуа. Мисс Джошуа была приятной пожилой леди, чей зонтик, увенчанный серебряной утиной головой, мы постоянно украшали бусинами из сердолика, когда его хозяйка приходила навестить нас в научно-исследовательских лабораториях Британского музея. Боюсь, финальный отчёт содержит неизбежные ошибки в некоторых деталях, но если бы мы проверяли и перепроверяли все наши утверждения, касающиеся как непосредственно раскопа, так и множества находок, рассредоточенных по разным музеям, работа могла занять ещё лет десять, а некоторые последующие труды наверняка бы не вышли вовсе.

Вулли привык работать на скорую руку, но он хорошо чувствовал, чем можно пренебречь, а что действительно важно. Хотя взятый темп и не позволял ему обращать внимание на все мельчайшие детали, никто другой не справился бы с полевой работой так блестяще.

Однажды мне довелось наблюдать, как Вулли воскрешал давно исчезнувший музыкальный инструмент. Он залил гипс в маленькие дырочки, в которых опознал отверстия, оставшиеся на месте сгнивших деревянных частей. Вулли описал этот эпизод в «Уре халдеев» следующим образом: «Так и с деревом. Оно исчезает без следа, но оставляет отпечаток на грунте, точный слепок, настолько чёткий и так передающий цвета, что можно по ошибке принять его за реальный предмет. Стоит тронуть такой слепок пальцем — и он разрушится столь же легко, как осыпается пыльца с крыла бабочки»[42].

Я навещал Вулли в Лондоне, в его доме на Сент-Леонардс Террас. Далеко за полночь он сидел за работой и с невероятной скоростью писал чётким и логичным языком. Вряд ли мир увидит когда-нибудь столь же одарённого человека.

Глава 4. Ниневия

Нельзя представить себе место, более не похожее на Вавилонию, чем Ассирия — земля, расположенная на широте современного Багдада, в ста милях к северу от бутылочного горлышка, где Тигр и Евфрат сходятся и текут на расстоянии не более тридцати миль друг от друга. Главные города Ассирии, и Ниневия в том числе, вытянулись цепочкой вдоль быстрых вод Тигра, у самой реки или чуть поодаль. Считается, что древнее название Тигра, Идиглат, значит «стрела», и что назван он так по контрасту с безмятежным Евфратом, «спокойно текущей рекой», по-аккадски — «Пуратту».