Мейсон взглянул на Деллу.

— Скажи Герти, чтобы немедленно звонила Гар-вину-младшему. Если его нет на месте, пусть передаст, чтобы он сразу связался со мной, как только появится.

Адвокат вышел из-за стола и стал крупными шагами мерить кабинет. Вдруг он резко остановился и, повернувшись к Полу, сказал:

— Пол, мне необходимо знать, что происходит? Разузнай, что собирается предпринять полиция. Насколько можно, конечно. Допрашивала ли она Стефани Фолкнер с Гарвином-младшим. Слава Богу, что старший находится за пределами штата. Им придется немало попотеть, пока они сумеют заполучить его. Вообще все это дело очень странное и непонятное.

— Перри, пожалуйста, будь осторожен! Смотри, как бы самому не сесть в лужу. Полиция, безусловно, захочет узнать, с какой это стати ты отправился к младшему, взял у него револьвер, сделал из него выстрел, потом отвез оружие Стефани Фолкнер и оставил там, где полиция просто не могла его не заметить.

— Я все прекрасно понимаю, Пол, но тебе не известно то, что знаю я. Приступай скорее к делу. Мне как воздух нужна твоя информация.

Дрейк кивнул в знак согласия и вышел.

Мейсон некоторое время еще продолжал расхаживать по комнате, потом повернулся к Делле.

— Здесь может быть только одно решение, Делла.

— Какое?

— По-видимому, у Гарвина-старшего был ключ от конторы младшего. Поскольку ему было известно, что у сына в конторе хранится револьвер, а на руках у первого оказалось орудие убийства, то он отправился к нему и подменил револьвер, положив в стол перезаряженный. Полиции не пришло бы в голову искать его там. Потом он взял револьвер сына, сделал из него один выстрел и отвез Стефани это оружие, полагая, что полиция обнаружит револьвер у девушки и, заметив отсутствие в нем одного патрона, наверняка решит, что Стефани убила Кассельмана, но вскоре им пришлось бы отказаться от этой версии, поскольку этот револьвер не фигурировал в преступлении. Вот почему старший так настаивал, чтобы я сделал все для защиты Стефани.

— Что же получилось? — спросила Делла.

— А то, что я, сам того не подозревая, свел к нулю все его усилия, — ответил Мейсон. — Я был уверен, что полиция станет допрашивать Стефани и установит, что Гарвин-старший передал ей револьвер, и тут мне пришла в голову идея подстроить все так, чтобы младший тоже дал ей револьвер. Мне было ясно, что, если полиция найдет одно оружие, она вряд ли станет искать второе. Полиция, зная, что Гарвин-старший передал Стефани оружие, потребует предъявить орудие убийства, а она могла отдать им револьвер младшего, и все бы страшно запуталось. И вот, как часто бывает в действительности, моя блестящая идея обернулась против меня самого. Я собственными руками вручил Стефани тот револьвер, который, по замыслу Гарвина-старшего, не должен был попасть к Стефани.

— Что же теперь будет?

— Черт возьми, откуда я знаю! Полиция, конечно, не сможет обвинить меня в сокрытии улик, поскольку я раскопал то оружие, которое им нужно, и отдал его той, кого они заподозрили в первую очередь. В данный момент меня меньше всего беспокоит, что будет со мной, важнее то, в каком положении окажутся мои клиенты.

— Все-таки кто стрелял в Джорджа Кассельмана?

— Это вопрос вопросов. Спроси что-нибудь полегче, Делла. Полиция теперь подозревает жену Гарвина-младшего, возможно, даже его самого. Там мне не очень-то доверяют и, безусловно, сочтут, что я постарался обезопасить младшего и его жену, взвалив всю вину на Стефани Фолкнер. Представляю, как разозлились младший с супругой. Они подумают, что я специально явился к младшему, имея с собой орудие убийства, попросил Гарвина-младшего отдать мне его револьвер, потом с ловкостью шулера подменил револьвер, выстрелил как бы случайно и ухитрился вместо револьвера младшего всучить Стефани оружие, из которого застрелили Кассельмана. Таким образом, младший попался в расставленную мной ловушку и согласился на то, чтобы у Стефани остался якобы его револьвер, а на самом деле револьвер убийцы. Представляю, как будет костить меня Гарвин-старший после того, как прочтет утренние газеты.

— А как же полиция?

— Полиция, естественно, считает, что я поступил так, чтобы все запутать. Они постараются доказать, что у меня в руках побывало орудие убийства. А после этого неприятности, и крупные неприятности, мне обеспечены.

— Разве они могут доказать, что этот револьвер — орудие убийства?

— Теперь — да.

— Каким образом?

— С помощью той пули, которая поцарапала стол Гарвина-младшего. Не будь ее, им чертовски трудно было бы доказать, что я вообще располагал орудием убийства. А теперь, имея эту злосчастную пулю, они легко докажут, что она была выпущена из того же револьвера, из которого совершено убийство. Не забудь также, что я был в тот вечер у Кассельмана. Вполне возможно, что окружной прокурор додумается обвинить в убийстве меня.

— Как я поняла, если бы не пуля, попавшая в стол, полиция не смогла бы доказать, что вы держали в руках орудие убийства? — спросила Делла.

— Они сделали бы это косвенным путем, и только, — ответил Мейсон.

— Шеф, а если подключить Пола? Вдруг полиция спохватится поздно, а пули нет?..

Мейсон отрицательно покачал головой.

— Не пойдет?

— Не пойдет, потому что у Пола — лицензия. Острые ситуации не для него — мигом лишится лицензии.

Делла Стрит замолчала, о чем-то размышляя, потом спросила:

— Куда попала пуля, шеф?

— Я стрелял в стол под углом, надеясь, что пуля попадет в стену.

— И она туда попала?

— Думаю, что да.

— Но для чего вы все-таки выстрелили?

— Для того, чтобы в револьвере, который полиция обнаружит в квартире Стефани Фолкнер, не хватало одного патрона. Полиция стала бы искать оружие с одним отстрелянным патроном, нашла бы его там и успокоилась.

— Что же делать? — спросила Делла.

— В данный момент, — ответил рассудительный адвокат, — ничего. Нам остается только сидеть и ждать.

— Это труднее всего, — вздохнула Делла. — Боюсь, что у меня начинают сдавать нервы. Пожалуй, пойду и выпью что-нибудь от головы. Я вернусь через пару минут.

— В чем дело? — резко спросил Мейсон.

Она отвела взгляд.

— Что-то не спалось сегодня. Все время думала о Стефани Фолкнер и Гарвине-младшем. Сама не пойму, что со мной, может…

— Ты переутомилась, Делла, — перебил ее Мейсон. — Ты взваливаешь на себя слишком много. Так дальше не может продолжаться. Ведь на тебе «висят» стенографистки, посетители, почта… потом еще ты помогаешь мне вести все дела.

— Я тоже считаю, что причина в переутомлении, — согласилась она. — Хотя раньше это меня так не волновало. Только вот этой ночью… Я просто глаз не сомкнула. Наверное, я слишком романтичная натура. Лежала и думала о Стефани… Как она берет газету и узнает, что Гарвин-младший женится, даже не сообщив ей… Правда, в конце концов мне удалось заснуть, но вскоре я проснулась вся в слезах и больше уже не могла спать…

— Делла, все. Хватит! — резко оборвал ее Мейсон. — Убирайся отсюда. Сядь в машину и поезжай домой. Прими снотворное, засни и забудь обо всем на свете. Появится что-нибудь срочное, я позвоню. Впрочем, все главные события должны развернуться завтра, а сегодня полиция не готова к решительным действиям — там пока сплошная неразбериха.

— А когда она начнет действовать, первый удар по вам?

— Разумеется, если у них появится такая возможность. Гамильтон Бюргер, окружной прокурор, уж не упустит ее, и сержант Голкомб будет счастлив помочь ему. Черт возьми, — добавил Мейсон с раздражением, — удивительно, до какой степени обстоятельства иногда подводят нас! Ну ладно, отправляйся домой, Делла.

— Обещайте, что в случае чего сразу же позвоните.

— Клянусь!

— Ну хорошо, — сдалась она наконец, — а то я как выжатый лимон.

— Послушай, а ты случайно не больна? Может, лучше обратиться…

— Нет, нет, не стоит. Все, что мне надо, — это хорошо выспаться. Конечно, следовало бы принять вечером снотворное, но пока я раздумывала, стало светать, и я побоялась, что от меня будет мало толку на работе, если я приму таблетку.

— Немедленно прими снотворное и ложись, — приказал Мейсон. — И пожалуйста, не будь беспечна. Если почувствуешь озноб, вызови врача. Однако я согласен с тобой — скорее всего, тебе надо просто хорошо отдохнуть.

— Я так и сделаю, — ответила Делла, — но вы, пожалуйста, позвоните в случае чего.

Мейсон привычно кивнул и опять принялся расхаживать по кабинету.

В полдень позвонил Гомер Гарвин-старший.

— Хорошо сработано, Перри! — воскликнул он.

— Что ты. имеешь в виду?

— Сам знаешь.

— Где ты находишься?

— В Лас-Вегасе.

— Боюсь, Гомер, — сказал Мейсон, — происходят кое-какие события, о которых ты не знаешь, и возникают определенные сложности…

— Мне все отлично известно, — перебил его Гарвин. — Поэтому я звоню тебе. Я в Неваде, но в курсе всего. У меня свои источники информации.

— Тебе известно, — продолжал Мейсон, — что полиция допрашивала твоего сына и его жену? Ты знаешь, я случайно выстрелил…

— Я знаю абсолютно все. Ты все сделал, как надо, Перри! Помни, у тебя одна задача — защищать Стефани Фолкнер любой ценой!

— А как насчет сына и его жены?

— Сделай для них, что сможешь, но не больше. Все равно полиция не сможет ничего им предъявить. Для них это как горячие картофелины.

— Ты не хочешь, чтобы я отстаивал их интересы?

— Нет, отчего же, но повторяю — в первую очередь Стефани Фолкнер.

— А твои?

— Я сам о себе позабочусь. Мне надо у тебя проконсультироваться.