Артур Конан Дойл -

— Нет, я предпочел бы узнать их.

— Тебе будет неприятно.

— Нет, конечно, нет.

— Во-первых, Франк, я должна сказать тебе следующее. Если когда-нибудь замужняя женщина говорит своему мужу, что, прежде чем она встретила его, она никогда не испытывала ни малейшего волнения при виде другого мужчины, — это будет ложь. Может быть, и есть такие женщины, но я их никогда не встречала. И, не думаю, чтобы они могли мне нравиться, потому что это должны быть холодные, сухие, несимпатичные, безжизненные натуры.

— Мод, ты любила кого-нибудь другого!

— Не буду отрицать, что я интересовалась — и даже очень сильно — многими другими мужчинами.

— Многими!

— Ведь это было прежде, чем я встретила тебя.

— Ты любила нескольких мужчин?

— Конечно, большею частью чувство это было очень внутреннее. Любовь — понятие такое растяжимое.

— Боже мой, Мод, сколько же мужчин сумели внушить тебе подобное чувство?

— По правде сказать, Франк, молодая здоровая женщина слегка увлекается почти каждым молодым мужчиной, которого она встречает. Я знаю, что ты ждешь от меня самого чистосердечного признания, поэтому я должна сознаться, что некоторыми мужчинами я особенно сильно увлекалась.

— Ты, по-видимому, была довольно опытна.

— Ну вот, ты сердишься. Я перестану рассказывать.

— Нет, ты уже слишком много сказала. Я хочу теперь узнать все.

— Я хотела только сказать, что брюнеты как-то особенно сильно действовали на мое воображение. Не знаю почему, но это чувство было совершенно непреодолимо.

— Вероятно, именно поэтому ты вышла замуж за человека с такими светлыми волосами, как у меня.

— Не могла же я надеяться, что в моем муже соединятся все хорошие качества. Но уверяю тебя, что ты мне нравишься безусловно больше всех других. Быть может, ты не самый красивый и не самый умный из всех, но все-таки я люблю тебя гораздо, гораздо больше всех остальных. Ведь в моих словах нет ничего обидного?

— Мне очень жаль, что я не вполне соответствую твоему идеалу, хотя, конечно, очень глупо думать, что я могу быть чьим-нибудь идеалом. Но мне казалось, что глаза любви обыкновенно скрашивают немного недостатки любимого человека. С цветом моих волос, конечно, ничего уже не поделаешь, но кое-что другое еще можно, пожалуй, исправить. Так что я надеюсь, ты укажешь мне…

— Нет, нет, я хочу тебя именно таким, каков ты есть. Если бы кто-нибудь другой нравился мне больше тебя, ведь я бы не вышла тогда за тебя замуж.

— Но все-таки, что же ты мне расскажешь про свое прошлое?

— Знаешь, Франк, лучше оставим это. К чему перебирать прошлое? Тебе это может быть только неприятно.

— Вовсе нет. Я очень благодарен тебе за то, что ты так откровенна, хотя, признаюсь, кое-что в твоих словах является для меня немного неожиданным. Я жду продолжения.

— На чем же я остановилась?

— Ты только что заметила, что до свадьбы у тебя были любовные дела с другими мужчинами.

— Как это страшно звучит, правда?

— Пожалуй, что так.

— Но это только потому, что ты преувеличиваешь значение моих слов. Я сказала, что увлекалась несколькими мужчинами.

— И что брюнеты производили на тебя особенно сильное впечатление.

— Именно.

— А я надеялся, что я первый.

— Увы, случилось иначе. Я легко могла бы солгать тебе и сказать, что ты был первым, но впоследствии я никогда не могла бы простить себе этой лжи. Ты ведь знаешь, мне было семнадцать лет, когда я окончила школу, а когда я познакомилась с тобой, мне было двадцать три. Как видишь, было шесть лет — очень веселых: с танцами, вечерами, балами, пикниками. И, конечно, мне приходилось поневоле постоянно встречаться с молодыми людьми. Многие из них увлекались мною, а я…

— А ты увлекалась ими.

— Это было вполне понятно, Франк.

— Ну, конечно! И затем это увлечение усиливалось?

— Иногда. Когда я встречала молодого человека, который ухаживал за мной на балах, сопровождал меня на всех прогулках, провожал меня поздно вечером домой, то, конечно, мое увлечение усиливалось.

— Так.

— А затем…

— Что же затем?

— Ты ведь не сердишься?

— Вовсе нет.

— Затем, постепенно усиливаясь, это увлечение переходило в нечто, похожее на любовь.

— Что?!

— Не кричи так, Франк.

— Разве я кричу? Пустяки. Ну, и что же дальше?

— К чему входить в подробности?

— Нет, теперь ты уже должна продолжать. Ты слишком много рассказала, чтобы останавливаться. Я решительно настаиваю на продолжении.

— Мне кажется, ты мог бы сказать это немного в другом тоне. — На лице Мод появилось выражение оскорбленного самолюбия.

— Хорошо, я не настаиваю. Но я прошу тебя рассказать мне немного подробнее об этих прошлых увлечениях.

Мод откинулась на спинку кресла. Глаза ее были полузакрыты. На лице мелькала едва заметная тихая усмешка.

— Если ты так хочешь знать это Франк, то я готова рассказать тебе решительно все. Но, пожалуйста, не забывай, что в это время я даже не знакома еще была с тобой. Я расскажу тебе один случай из моей жизни. Самый ранний. И я отчетливо помню его во всех подробностях. Все это произошло оттого, что меня оставили в комнате одну с молодым человеком, пришедшим к моей матери.

— Так.

— Ты понимаешь, мы были совершенно одни в комнате.

— Отлично понимаю.

— Он стал говорить мне, что я ему очень нравлюсь, что я очень хорошенькая, что он никогда еще не видел такой милой, славной девицы — ты знаешь, что мужчины говорят обыкновенно в таких случаях.

— А ты?

— О, я едва отвечала ему, но, конечно, я была еще очень молода и неопытна, мне было приятно слушать его. Вероятно, я еще плохо умела тогда скрывать свои чувства, потому что он вдруг…

— Поцеловал тебя?

— Именно. Он поцеловал меня. Не шагай так из угла в угол, дорогой. Это действует на мои нервы.

— Хорошо, хорошо. Как же ты ответила на это оскорбление?

— Ты непременно хочешь знать?

— Я должен это знать. Что ты сделала?

— Знаешь, Франк, мне вообще очень жаль, что я начала рассказывать тебе все это. Я вижу, как это раздражает тебя. Закури лучше твою трубку и давай поговорим о чем-нибудь другом. Я знаю, что ты будешь очень сердиться, если узнаешь всю правду.

— Нет, нет, я не буду сердиться. Что же ты сделала?

— Если ты так настаиваешь, то я, конечно, скажу тебе. Видишь ли, я возвратила ему поцелуй.

— Ты… ты поцеловала его?!

— Ты разбудишь прислугу, если будешь так кричать.

— Ты поцеловала его!

— Да, дорогой, может быть это было нехорошо, но я так сделала.

— Боже мой, ты это сделала?

— Он мне очень нравился.

— О, Мод, Мод! Ну, что же случилось дальше?

— Затем он поцеловал меня еще несколько раз.

— Ну, конечно, если ты сама его поцеловала, то что же ему оставалось делать. А потом?

— Франк, я, право, не могу.

— Нет, ради Бога говори. Я готов ко всему.

— Ну, хорошо. Тогда, пожалуйста, сядь и не бегай так по комнате. Я только раздражаю тебя.

— Ну, вот я сел. Видишь, я совсем спокоен. Что же случилось дальше?

— Он предложил мне сесть к нему на колени.

— Эк!

— Франк, да ты квакаешь точно лягушка! — Мод начала смеяться.

— Я очень рад, что тебе все это представляется смешным. Ну, что же дальше? Ты, конечно, уступила его скромной и вполне понятной просьбе и села к нему на колени.

— Да, Франк, я это сделала.

— Господи Боже!

— Не раздражайся так, дорогой.

— Ты хочешь, чтобы я спокойно слушал о том, как ты сидела на коленях у этого негодяя.

— Ну что же я могла еще сделать?

— Что сделать? Ты могла закричать, могла позвонить прислуге, могла ударить его. Наконец, ты, оскорбленная в своих лучших чувствах, могла встать и выйти из комнаты!..

— Для меня это было не так-то легко.

— Он держал тебя?

— Да.

— О, если бы я был там!..

— Была и другая причина.

— Какая?

— Видишь ли, в то время я еще довольно плохо ходила. Мне было всего три года.

Несколько минут Франк сидел неподвижно с широко раскрытыми глазами.

— Несчастная! — проговорил он наконец, тяжело переводя дух.

— Мой милый мальчик! Если бы ты знал, насколько лучше я себя сейчас чувствую.

— Чудовище!

— Мне нужно было расквитаться с тобой за моих сорок предшественниц. Старый ловелас! Но я все-таки немного помучила тебя, ведь верно?

— Да я весь в холодном поту. Это был какой-то кошмар. О Мод, как ты только могла?

— Это было прелестно.

— Это было ужасно!..

— Нет, я все-таки очень рада, что сделала это.

Франк мягко обнял жену за талию.

— Мне кажется, — заметил он, — что я никогда не постигну всего, что в тебе…

Как раз в это мгновенье Джемима, с подносом в руках, вошла в комнату.

Со времени свадьбы прошло несколько месяцев, когда Франк Кросс в первый раз заметил, что его жена чем-то опечалена. В ее взгляде он усмотрел какую-то затаенную грусть, причины которой он не знал. Однажды после обеда Франк вернулся домой раньше обычного времени и, войдя неожиданно в комнату жены, застал Мод сидящей в кресле у окна с толстой книгой на коленях. При его появлении Мод подняла глаза, и, кроме смешанного выражения радости и смущения, Франк заметил в них следы недавних слез. Мод быстро отложила книгу в сторону.