Артур Конан Дойл -

Так впервые вступили Франк и Мод в свой собственный дом.

— Скажи мне, Франк, любил ли ты кого-нибудь до меня?

— Как сегодня лампа плохо заправлена, — сказал Франк и немедленно вышел в столовую, чтобы принести оттуда другую. Прошло некоторое время, прежде чем он вернулся.

Она терпеливо ждала, пока он снова уселся.

— Итак, франк? — спросила она. — Любил ты когда-нибудь другую женщину?

— Дорогая Мод, что за польза от подобных вопросов?

— Ты сказал, что между нами не может быть секретов.

— Конечно нет, но есть вещи, о которых лучше не говорить.

— Мне кажется, это именно и будут секреты.

— Если ты смотришь на это так серьезно…

— Даже очень.

— Тогда я готов ответить на все твои вопросы. Но ты не должна бранить меня, если мои ответы тебе не понравятся.

— Кто она была, Франк?

— Которая?

— О Франк, неужели их было несколько?

— Я предупредил, что мои ответы будут тебе неприятны.

— Лучше бы я уж и не спрашивала.

— Тогда оставим это.

— Нет, теперь уж поздно, Франк, теперь я хочу знать решительно все.

— Ты этого так хочешь?

— Да, Франк, непременно.

— Едва ли я в состоянии буду сказать тебе все.

— Неужели это так ужасно?

— Нет, но есть другие причины.

— Какие, Франк?

— Их очень много. Ты знаешь, как один современный поэт оправдывался перед своей женой в своем прошлом. Он сказал, что все время искал ее.

— Это мне очень нравится! — воскликнула Мод.

— Да, я искал тебя.

— И, кажется, довольно долго.

— Но я тебя нашел наконец.

— Я предпочла бы, чтобы ты меня нашел сразу, Франк. — Он сказал что-то относительно ужина, но Мод была неумолима. — Скольких же женщин ты действительно любил? — спросила она. — И, пожалуйста, без шуток, Франк. Я спрашиваю серьезно.

— Если бы я захотел тебе лгать…

— Нет, я знаю, ты этого не захочешь.

— Конечно, нет. На это я не способен.

— Итак, я жду ответа.

— Не преувеличивай значения того, что я тебе сейчас скажу, Мод. Любовь — понятие растяжимое. Одна любовь имеет основанием чисто физическое влечение, другая — духовное единение, наконец, третья может быть основана на родстве душ.

— Какою же любовью любишь ты меня, Франк?

— Всеми тремя.

— Ты в этом уверен?

— Совершенно.

Она подошла к нему, и допрос был прерван, но через несколько минут он возобновился.

— Итак, первая? — сказала Мод.

— Я не могу, Мод, оставим это.

— Милостивый государь, я вас прошу, — ее имя?

— Нет, нет, Мод, называть имена я не могу даже тебе.

— Кто же она была тогда?

— К чему подробности? Позволь мне рассказать все это тебе по-своему.

Мод сделала недовольную гримасу.

— Вы отвиливаете, сударь. Но я не хочу быть слишком строгой. Рассказывай по-своему.

— Видишь ли, Мод, собственно говоря, я был всегда влюблен в кого-нибудь.

Она слегка нахмурилась.

— Должно быть, твоя любовь стоит недорого, — заметила она.

— Для здорового молодого человека, обладающего некоторым воображением и горячим сердцем, это является почти необходимостью. Но, конечно, это чувство очень поверхностное.

— Мне кажется, что всякая твоя любовь должна быть поверхностной, если она так легко проходит.

— Не сердись, Мод. Вспомни, что в это время я еще не встречал тебя. Ну вот, я так и знал, что эти вопросы не приведут ни к чему хорошему. Кажется, я вообще делаю глупо, что так откровенно рассказываю тебе обо всем.

На ее лице играла холодная, сдержанная усмешка. В глубине души Франк, глазами незаметно следивший за женой, был рад тому, что она ревнует его.

— Ну, — сказала она наконец.

— Ты хочешь, чтобы я продолжал?

— Раз ты начал, так уж рассказывай до конца.

— Ты будешь сердиться.

— Мы слишком далеко зашли, чтобы останавливаться. Я не сержусь, Франк. Мне только немного грустно. Но я ценю твою откровенность. Я не подозревала, что ты был таким… таким Дон Жуаном.

Она начала смеяться.

— Я интересовался каждой женщиной.

— «Интересовался» — милое словцо.

— С этого всегда начиналось. Затем, если обстоятельства благоприятствовали, интерес усиливался, до тех пор, пока… ну, ты понимаешь.

— Сколько же было женщин, которыми ты «интересовался»? — И сколько раз этот интерес усиливался?

— Право не могу сказать.

— Раз двадцать?

— Пожалуй больше.

— Тридцать?

— Никак не меньше.

— Сорок?

— Я думаю, что не больше.

Мод в ужасе смотрела на мужа.

— Тебе теперь двадцать семь лет. Значит, начиная с семнадцати лет ты любил в среднем по четыре женщины в год.

— Если считать таким образом, то я, к сожалению, должен сознаться, что их было пожалуй более сорока.

— Это ужасно, — проговорила Мод и заплакала.

Франк опустился перед ней на колени и начал целовать ее милые, маленькие, пухлые ручки, мягкие, как бархат.

— Я чувствую себя таким негодяем, — сказал он. — Но я люблю тебя всем сердцем и всей душой.

— Сорок первую и последнюю, — всхлипывала Мод полусмеясь и полуплача. Она вдруг прижала его голову к своей груди.

— Я не могу сердиться на тебя, — сказала она. — Это было бы не великодушно, потому что ты рассказываешь все это по доброй воле. И я не могу не ценить этого. Но мне так хотелось бы быть первой женщиной, которой ты заинтересовался.

— Увы, случилось иначе. Вероятно, есть люди, которые всю жизнь остаются непорочными… Но я не верю в то, что они лучшие люди. Это или святые — молодые Гладстоны и Ньюманы, или холодные, расчетливые, скрытные люди, от которых нечего ждать добра. Первые должны быть прекрасны, но я их не встречал в жизни. Со вторыми я сам не желаю встречаться.

Но эти соображения мало интересуют женщин.

— Они были красивее меня? — спросила Мод.

— Кто?

— Те сорок женщин.

— Нет, дорогая, конечно, нет. Чему ты смеешься?

— Знаешь, мне пришла в голову мысль. Хорошо бы было собрать всех этих сорок женщин в одну комнату, а тебя поставить в середине.

— Тебе это кажется смешным? — Франк пожал плечами. — У женщин такие странные понятия о смешном.

Мод хохотала до слез.

— Тебе это не нравится? — спросила она наконец.

— Ничуть, — холодно ответил он.

— Ну конечно, нет. — И она снова разразилась долгим звонким смехом.

— Когда же ты успокоишься? — спросил он обидчиво. Ее ревность нравилась ему гораздо больше, чем ее смех.

— Ну, довольно. Не сердись. Если бы я не смеялась, я бы плакала. Прости меня, Франк. — Она подошла к нему… — Ты доволен?

— Не совсем еще.

— А теперь?

— Ну, ладно. Я прощаю тебе.

— Удивительно! После всех этих признаний оказывается, что он прощает мне. Но ты никогда никого из них не любил так, как любишь меня?

— Никогда.

— Поклянись.

— Клянусь тебе.

— Ни духовно, ни… как ты это еще называешь?

— Ни духовно и никак.

— И никогда больше не будешь?

— Никогда.

— И будешь хорошим мальчиком отныне и навсегда?

— Отныне и на всю жизнь

— И все сорок были ужасны?

— Ну, нет, Мод, этого я не могу сказать.

Она надула розовые губки.

— Значит, они тебе больше нравятся?

— Какие глупости ты говоришь, Мод! Если бы какая-нибудь из них нравилась мне больше тебя, я бы женился на ней.

— Да, пожалуй, что так. И если ты женился на мне, то приходится думать, что мною ты заинтересовался больше всех. Я не подумала об этом.

— Глупая девочка. Ну конечно же, ты мне нравишься больше их всех. Давай бросим этот разговор и не будем больше никогда к нему возвращаться.

— У тебя есть их фотографические карточки?

— Нет.

— Ни одной?

— Нет.

— Что же ты с ними сделал?

— У меня вообще их было очень мало.

— А те, что у тебя были?

— Я их уничтожил перед свадьбой.

— Очень мило с твоей стороны. Ты об этом не жалеешь?

— Нет, по-моему, так и следовало сделать.

— Какие тебе больше нравились, брюнетки или блондинки?

— Право, не знаю. Холостяки обыкновенно бывают очень неразборчивы.

— Скажи мне по совести, Франк, ведь не может быть, чтобы ни одна из этих сорока женщин не была красивее меня?

— Оставь, Мод, давай поговорим о чем-нибудь другом.

— И ни одна не была умнее?

— Как ты сегодня нелепо настроена!

— Нет, ты ответь мне.

— Я уже ответил тебе.

— Я не слышала.

— Неправда, ты отлично все слышала. Я сказал, что если я женился на тебе, то это доказывает, что ты мне нравилась больше всех. Я не говорю, что ты — одно совершенство, но мне дороже всего именно такое соединение всех хороших и дурных качеств, какое я нашел в тебе.

— Да, вот как! — заметила Мод с некоторым сомнением. — Люблю тебя за откровенность.

— Ну вот, я обидел тебя.

— О нет, нисколько. Мне было бы невыносимо думать, что ты что-нибудь от меня скрываешь.

— А ты, Мод, со мной будешь так же откровенна?

— Да, дорогой, после всех твоих признаний, я чувствую, что должна быть с тобою откровенна. У меня тоже было кое-что в прошлом.

— У тебя!

— Может быть, лучше не вспоминать всех этих старых историй!