Судовладелец не ждал моего ответа. Скорее всего, он никогда не ждал ответов на свои приглашения, и был прав. Он давно знал, что человеческая натура такова, какова есть, и законы, которые ее формируют, не позволяют ему отказать.

— Видимо, вы пришли, чтобы сообщить мне, что ваш передатчик разбит, и вы желаете знать, что я — черт побери! — собираюсь предпринять в связи с этим, — устало сказал сержант Макдональд, увидев меня. — Так вот, мне все известно, мистер Петерсен. Сэр Энтони Скаурас все подробно мне рассказал полчаса назад. Был у меня недавно и мистер Кембелл, владелец «Ориона». Он мне тоже много чего наговорил по этому поводу.

— Я человек немногословный, если только полиция с таможней не вытаскивают меня посреди ночи из постели, — я надеялся, что моя улыбка откровенна и дружелюбна. — Как я понимаю, наши друзья таможенники уже уехали?

— Сразу после того, как высадили меня на сушу. Таможенная служба — это просто бич… Но если говорить обо всем этом деле с передатчиками, то, скажу честно, я просто не знаю, что и делать. Для чего, черт. побери, они это сделали? И кто, черт побери, мог нечто такое придумать?

— Именно об этом я и хотел вас спросить. Потому сюда и прибыл.

— Мистер Петерсен, — голос сержанта стал официальным, — я могу вернуться на «Файркрэст», могу достать блокнот, могу начать искать следы… Но я все равно не буду знать, в каком направлении вести поиск. Если бы я разбирался в дактилоскопии, анализах, микроскопах, может быть, мне и удалось бы что-нибудь отыскать. Но я всего-навсего сельский полицейский и не могу один выполнить работу целой специализированной бригады. Это работа скорее для криминальной службы. Я могу позвонить в Глазго, но сомневаюсь, что они захотят выслать детективов из-за нескольких разбитых ламп.

— У старины Скаураса длинные руки.

— Прошу прощения?

— У Скаураса большие связи. Если он желает, чтобы было проведено следствие, оно будет проведено. Имейте в виду, что при необходимости он умеет показать зубы и умеет ими пользоваться.

— О, прошу прощения! В Торбэе никогда не бросал якорь более милый и симпатичный человек, — этот честный сельский полицейский умел, когда надо, скрывать свои чувства, но в этот раз он был совершенно искренен. — Несомненно, у нас разные взгляды на некоторые вещи, и нет сомнений, что в делах он тверд, как скала. Возможно, в его личную жизнь действительно лучше не углубляться, как намекают газеты, но это все не мое дело. На острове Торбэй вы не найдете ни одного человека, который плохо бы к нему относился.

— Вы меня неправильно поняли, — мягко сказал я. — Я совершенно не знаю этого человека…

— Зато мы его знаем. Посмотрите сюда, — он показал в окно на большое строение в шведском стиле, расположенное за молом. — Эта новая мэрия — дар сэра Энтони. А вон те шесть небольших домиков, там на холме, предназначены для стариков. Это тоже подарок сэра Энтони. За все это он заплатил из собственного кармана. А кто возит молодежь развлекаться в Обэн? Сэр Энтони. На «Шангри-Ла». Кто заполняет кассы благотворительных фондов? Кто собирается соорудить тут верфь, чтобы у нашей молодежи была работа, поскольку прибрежный лов уменьшается все больше?

— Великолепно! — сказал я. — Старый добряк Скаурас, Если он усыновил Торбэй, тем лучше для вас. Я же пока был бы счастлив, если бы он купил мне всего одну вещь — новый передатчик.

— Мистер Петерсен, я буду очень внимательно наблюдать за всем, что происходит, но ничего больше обещать не могу. Если что-нибудь замечу, тут же сообщу вам.

Я поблагодарил его и ушел. Я не строил никаких иллюзий относительно своего визита к нему, но я должен был это сделать. Было бы весьма и весьма странно, если бы я не присоединил свой голос к хору жалобщиков. И" я был очень доволен, что сделал это.


В полдень я слышал Лондон очень скверно. И дело было даже не в том, что ночью слышимость вообще лучше, главное, что днем я не мог использовать свою телескопическую антенну. Голос дядюшки Артура звучал непривычно официально.

— Мы уже нашли наших друзей, Каролина, — сообщил он.

— Сколько? — осторожно спросил я, поскольку любовь шефа к шифрованию разговора частенько приводила к недоразумениям.

— Все двадцать пять, — ага, столько было в настоящей — команде «Нантсвилла». — Двое в тяжелом состоянии, но выкарабкаются.

Это объясняло следы крови в каютах капитана и механика.

— Где они были?

Он назвал координаты. Это было севернее Уэксфорда, неподалеку от Бристоля, откуда и вышел «Нантсвилл». Значит, их похитили, когда они находились в море всего несколько часов.

— История повторилась, — продолжал дядюшка Артур. — Два дня всех держали на заброшенной ферме — хорошее питание, теплые одеяла на ночь… На третий день их стражники исчезли.

— Но для того чтобы овладеть… — чуть не сказал. «Нашсвиллом», — судном, нашли новый способ.

— Это так, — подтвердил дядюшка. — Склоняю голову перед их фантазией. После эксперимента с нелегальными пассажирами, после истории с терпящим крушение рыболовным судном, после полицейского катера и острого аппендицита на палубе яхты я уже думал, что они начнут повторяться. Но они снова придумали нечто новенькое. Во-первых, впервые они напали ночью. Во-вторых, они приблизились к судну на спасательных плотах как потерпевшие кораблекрушение. Поверхность моря, покрытая маслом, и взывающий о спасении факел, видимый, на расстоянии не больше километра, — это наверняка убедительная картина. Остальное вы знаете?

— Да, Аннабелла.

Остальное я действительно знал. Продолжение всегда было одним и тем же. Потерпевшие кораблекрушение проявили на палубе спасителей полное отсутствие чувства благодарности: вытащили свои револьверы, заняли судно и взяли в плен весь экипаж. Затем они надели на головы всех пленников мешки и перевели их на другое судно, с которого ночью они были высажены на берег и доставлены на уединенную ферму. Все это происходило всегда у берегов Ирландии. Три первых случая — на севере, два последних — на юге. Один Бог знает, куда отводили пираты захваченные суда!

— А Бетти и Дороти? — спросил я. — Они скрывались на судне, когда с него выводили экипаж?

— Думаю, что да, но не уверен. Врачи не разрешают нам еще допросить, капитана, единственного, кто мог бы что-то сказать по поводу присутствия на судне Бейкера и Дельмонта. У вас остался еще сорок один час, Каролина. Что вы за это время сделали?

Мне пришлось минутку подумать, прежде чем я понял, что это за сорок один час. Итак, семь часов уже уплыли.

— Три часа спал, — честно сказал я, хотя прекрасно понимал, что для него это была совершенно ненужная трата времени. Его сотрудники вообще не должны иметь потребности в сне. — Затем провел беседу с местной полицией и владельцем яхты, стоящей тут на якоре рядом с нами. Вечером мы нанесем ему дружеский визит. Вот, пожалуй, и все.

Возникла небольшая пауза.

— Что вы нанесете, Каролина?

— Визит, Аннабелла. Он пригласил нас, Харриет и меня. На рюмочку.

На этот раз пауза длилась много дольше. Потом он сказал:

— Каролина, у вас остался всего сорок один час.

— Знаю об этом, Аннабелла.

— Надеюсь, что с головой у вас все в порядке.

— Не знаю, насколько точную информацию на эту тему вы хотите получить. Но я уверен, что с моей головой все в порядке.

— Значит, вы не отказываетесь от дела? Ну конечно, лишний вопрос. Вы для этого слишком упрямы и…

— Слишком глуп?

— Кто этот мореплаватель?

Ответ занял очень много времени, потому что приходилось пользоваться этим проклятым шифром, чтобы передать сначала название яхты и фамилию ее владельца, а затем перевести на этот дурацкий язык все, что рассказал мне Скаурас, и все, что рассказал о Скаурасе Макдональд. Дядюшка Артур реагировал на информацию осторожно. Пользуясь тем, что он меня не видит, я позволил себе насмешливую улыбку в его адрес. Даже у министров были большие трудности с получением приглашения от сэра Энтони. Только госсекретари, да и то лишь те, что действительно обладали властью, могли похвалиться именными кольцами для салфеток за столом сэра Энтони. И именно эти секретари были проклятьем жизни сэра Артура.

— Советую вам быть там поосторожнее, Каролина.

— Бетти и Дороти уже не вернутся, Аннабелла. Я хочу, чтобы виновные заплатили за это сполна. Вы тоже хотите этого. По этому-то вопросу у нас с вами нет разногласий.

— Естественно. Но ведь невозможно себе представить, чтобы человек с таким положением, с таким состоянием…

— Простите, Аннабелла, но я вас не понимаю.

— Такой человек, как он… Нет, это невозможно. Я хорошо знаю его, мы вместе обедаем, называем друг друга по имени, я хорошо знаю его вторую жену… в прошлом она была актрисой. Этот человек известный филантроп, а кроме того, принадлежит к сливкам общества. Невозможно себе представить, чтобы он мог тратить свое время и деньги на такого рода деятельность.

— Скаурас? — в моем вопросе было такое изумление, как будто я только теперь понял слова дядюшки Артура. — Но, Аннабелла, я никогда и не подозревал этого господина! У меня нет для этого ни малейшего повода. Ни малейшего!

— Ах! — в его голосе звучало даже не облегчение, а высшая форма удовлетворения. — Но в таком случае зачем вам туда идти?

Если бы нас кто-то подслушивал, он уловил бы в голосе дядюшки Артура зависть и был бы прав. Дядюшка имел только одну слабость: он был чудовищным снобом.

— Хочу побывать на его яхте. Хочу полюбоваться его разбитым передатчиком.

— Зачем?

— Считайте, Аннабелла, это проявлением моего инстинкта, не больше.

— Инстинктом? Сегодня утром вы сказали мне, что напали на какой-то след…

— Было такое… Кроме того, мне бы хотелось, чтобы вы связались с Главным управлением Почтового банка в Шотландии и с архивами некоторых шотландских газет. Лучше всего — «Глазго геральд», «Дейли экспресс» и особенно еженедельник «Обэн таймс».