Баттл поглаживал подбородок.

— Ясно.

— Ты понимаешь?

— Нет, Сильвия. Я не понимаю, потому что устроен по-другому. Если бы из меня кто-нибудь вытягивал признание в том, чего я не делал, я бы, пожалуй, тому человеку просто двинул в челюсть. Но я вижу, как это получилось с тобой; и этой твоей Эмфе с глазами-буравчиками случай сунул под нос такой пример нестандартной психологии, о каком только и может мечтать недоделанная толковательница недопонятых идей. Ну а теперь нам надо как-то разгрести весь этот мусор. Где сейчас мисс Эмфри?

Мисс Эмфри тактично прохаживалась неподалеку. Сочувственная улыбка застыла на ее лице, когда суперинтендент Баттл, чеканя слова, холодно заявил:

— Для восстановления справедливости в отношении моей дочери я должен просить вас обратиться в местное полицейское управление по этому делу.

— Но, мистер Баттл, Сильвия сама…

— Сильвия не тронула ни одной чужой вещи в этом заведении.

— Я вполне понимаю, что как отец вы…

— Я говорю сейчас не как отец, а как полицейский. Пригласите полицию помочь вам разобраться во всем. Они не станут поднимать шума. Я полагаю, вы найдете вещи спрятанными где-нибудь и с нужными отпечатками пальцев на них. Мелкие воришки обычно не заботятся насчет перчаток. Свою дочь я сейчас же забираю с собой. Если полиция получит доказательства — настоящие доказательства — ее причастности к кражам, я готов к тому, что ее будут судить и она понесет соответствующее наказание Но я этого не боюсь.

Когда пять минут спустя Баттл вместе с Сильвией, сидящей рядом, выезжал из ворог школы, он спросил:

— Что это за девушка со светлыми курчавыми волосами, очень розовыми щеками, пятном на подбородке и широко поставленными глазами? Она попалась мне в коридоре.

— Похоже на Оливию Парсонз.

— Я бы не удивился, узнав, что это ее рук дано.

— Она что, выглядела испуганной?

— Нет, смотрит победительницей. Спокойный самоуверенный взгляд. Сотни раз видел таких в суде. Готов поспорить на круглую сумму, что она и есть воровка. Только эта уж не признается, не ждите.

Сильвия глубоко вздохнула.

— Я как будто очнулась от страшного сна. Ох, папочка, прости меня! Пожалуйста, прости! Как я могла быть такой дурой, такой полной идиоткой? Мне так стыдно.

— Ну ладно, ладно, — суперинтендент Баттл, убрав ладонь с руля, похлопал дочь по руке.

Затем он произнес одну из тех фраз, что были заготовлены у него на случай, когда надо кого-нибудь утешить:

— Не переживай. Такие вещи посылаются свыше, чтобы испытать нас. Да, такие вещи посылаются, чтобы испытать нас. По крайней мере я так думаю. Не вижу, зачем бы еще они нам посылались…

Апрель, 19.

Солнце заливало щедрым светом дом Невила Стрэнджа в Хайндхеде.

Выдался тот апрельский денек, который обязательно хоть раз бывает в этом месяце, — жарче любого июньского.

Невил Стрэндж, одетый в белый фланелевый костюм, спускался по лестнице. Под мышкой он держал две пары теннисных ракеток.

Если бы среди англичан решили найти абсолютно счастливого человека, которому уже нечего больше желать, конкурсная комиссия вероятнее всего остановила бы свой выбор на Невиле Стрэндже. Этот человек был хорошо известен британской публике как первоклассный теннисист и вообще разносторонний спортсмен. В финале Уимблдона он, правда, ни разу не играл, но уверенно держался несколько отборочных туров, а в смешанных парах даже становился полуфиналистом. Его спортивные увлечения были, пожалуй, слишком разнообразными, чтобы он мог стать чемпионом именно по теннису. Он превосходно играл в гольф, великолепно плавал и совершил несколько серьезных восхождений в Альпах. В свои тридцать три года он обладал завидным здоровьем, приятной внешностью, большими деньгами, совершенно исключительной красоты женой, с которой недавно обвенчался, и, по всей видимости, не знал в жизни волнений и забот.

Тем не менее, спускаясь вниз этим погожим утром, Невил Стрэндж выглядел мрачно. Тень лежала на его лице, тень, которую человек посторонний, наверное, даже не заметил бы. Однако Невила несомненно угнетали какие-то неприятные мысли. Об этом можно было судить по морщинкам на лбу, которые придавали лицу выражение озабоченности и нерешительности.

Он прошел через холл, расправил плечи, словно сбрасывая невидимый груз, пересек гостиную и вышел на застекленную веранду, где его жена Кэй, свернувшись калачиком на куче подушек, потягивала апельсиновый сок.

Кэй Стрэндж было двадцать три года, и она была необычайно красива. У нее было стройное тело, в изящных округлых формах которого самый взыскательный ценитель не обнаружил бы ни малейшего намека на полноту, волосы густого темно-рыжего цвета и настолько идеальная кожа, что Кэй было достаточно легчайшего макияжа — не для того, чтобы скрыть недостатки, а чтобы подчеркнуть достоинства. Глаза и брови Кэй были темными, что редко встречается в сочетании с рыжими волосами, но уж если встречается, то впечатление производит совершенно неотразимое.

Муж весело приветствовал ее:

— Хэллоу, Блистательная, что у нас на завтрак?

— Уж-ж-жасно противные почки для вас, сэр, грибы и ветчина.

— Звучит неплохо.

Невил принялся за еду и налил себе чашку кофе. Несколько минут длилось дружелюбное молчание.

— Уф, — выдохнула Кэй, лениво пошевеливая пальчиками ног с накрашенными ноготками. — Какое милое солнышко! Англия, в конце концов, не такая уж плохая страна.

Супруги только что вернулись с юга Франции.

Невил, бегло просмотрев газетные заголовки, уже раскрыл спортивную страницу и потому проговорил в ответ только невразумительное «угу».

Затем, перейдя к тостам и мармеладу, он отложил газету и занялся письмами.

Последних было много, но большинство из них он, небрежно разорвав пополам, не читая, отправлял в корзину: циркуляры, рекламные проспекты, печатные материалы.

— Мне не нравятся цвета в гостиной, — сказала Кэй. — Можно, я там все переделаю, Невил?

— Все, что тебе захочется, королева моя…

— Цвет павлиньего пера, — прикидывала Кэй, — и атласные подушки цвета слоновой кости.

— В такой комнате тебе не обойтись без обезьяны, — шутливо заметил Невил.

— Что ж, этой обезьяной можешь стать ты, — весело парировала Кэй.

Невил вскрыл очередное письмо.

— Да, кстати, — сказала Кэй, — Шэрти пригласила нас прокатиться на яхте в Норвегию в конце июля. Ужасно обидно, что мы не можем. — Она украдкой взглянула на мужа и добавила упрямо:

— Мне бы так хотелось!

Лицо Невила вновь помрачнело. Опять на нем появилось выражение нерешительности.

Кэй заметила это, но была уже не в силах остановиться.

— Так уж нам необходимо ехать к этой скучной старухе Камилле?

Невил нахмурился.

— Ну конечно, необходимо. Послушай, Кэй, мы же обо всем уже договорились. Сэр Мэтью был моим опекуном. Он и Камилла воспитали меня. Галлз Пойнт — мой дом, насколько вообще какое-то место может быть моим домом.

— Ну хорошо, хорошо, — вздохнула Кэй. — Если должны, значит должны. В конце концов, нам достанутся все денежки, когда она умрет, так что не грех и подлизаться немного.

— Дело вовсе не в том, чтобы подлизываться. К тому же Камилла деньгами не распоряжается. Сэр Мэтью доверил ей деньги, пока она жива, а потом завещал их мне и моей жене. Здесь дело в простой человеческой привязанности. Почему ты не можешь этого понять?

— Я в общем-то понимаю. Весь этот спектакль я устраиваю потому, что… потому что меня там только терпят. Да они же прямо ненавидят меня! Да, да, ненавидят! Леди Трессилиан смотрит на меня не иначе как задрав свою длинноносую голову, а Мэри Олдин, когда ей случается разговаривать со мной, неизменно смотрит куда-то поверх моего плеча. Тебе-то там очень хорошо. Ты даже не видишь, что происходит.

— Мне казалось, что они всегда с тобой отменно вежливы. Ты же знаешь, я бы не потерпел, если бы это было не так.

Кэй с любопытством взглянула на мужа сквозь длинные ресницы.

— Вежливы-то они вежливы. Но при этом знают, как меня побольнее уколоть. Я же для них перехватчица.

— Что ж, — произнес Невил, — в конце концов, я думаю, такое отношение к тебе не лишено оснований. Или нет?

Тон его голоса едва заметно изменился. Невил поднялся из-за стола и теперь смотрел в окно, стоя к Кэй спиной.

— Ну конечно, я не отрицаю. Оснований предостаточно. Как же, они ведь были так преданы Одри. — Ее голос задрожал. — Милая, воспитанная, уравновешенная, бесцветная Одри! Камилла не простила мне, что я заняла ее место.

Невил не обернулся. Голос его был безжизненным, ровным.

— Ведь Камилла стара. Ей уже за семьдесят. Ее поколение, как тебе известно, всегда с предубеждением относилось к разводам. В целом, я полагаю, случившееся никак не отразилось на наших с ней отношениях, хотя она действительно была очень привязана к… Одри. — Его голос на мгновение дрогнул, когда он произносил это имя.

— Они все считают, что ты плохо с ней обошелся…

— Так оно и было, — произнес Невил чуть слышно.

— Невил, не глупи, пожалуйста, — рассердилась Кэй. — Все это из-за того, что она решила так раздуть эту историю.

— Она не раздувала этой истории. Одри никогда не раздувает историй.

— Хорошо, ты же знаешь, что я хотела сказать. Это из-за того, что она, оставив тебя, заболела и ходила везде, выставляя напоказ свое разбитое сердце. Вот это я и называю раздувать историю! Одри не из тех, кто умеет проигрывать. По-моему, уж если жена не может удержать мужа, так, по крайней мере, расстаться с ним она должна без сцен! Вы же так не подходили друг другу. Она в жизни не держала в руках ракетки, Ходила бледная, намытая, как… как посудная тряпка. Одно слово — ни живая, ни мертвая! Если бы она тебя по-настоящему любила, ей следовало бы в первую очередь подумать о твоем счастье и порадоваться, что ты обретешь его с кем-то, кто тебе больше подходит.